На арене — хоровод. Не из леших, а из бухгалтеров от книги. Издатели с глазами кассиров. Педагоги с манией методички. Маркетологи — в перьях KPI и на каблуках Excel. Они водят хоровод вокруг туши сказки, которую забыли замариновать в сюжете. Жиденький дым из машины делает вид, что это волшебство, а не пар от школьного супа.
В оркестровой яме пыхтит Минкульт, пытаясь сыграть что-то между советским вальсом и отчётом за квартал. Ударные — это Роскомнадзор с бубном: каждое «бум» по голове сказке. Струнные не приехали, у них проблемы с возрастной маркировкой. Хористы — мамы в декрете с блогами по раннему чтению. Они подвывают что-то про «читаем по слогам» и «успешную социализацию через Бабу-Ягу».
А в центре — сказка: без сознания, на льду, с аккуратным бантом на груди и приколотым ценником “оплачено из бюджета".
Это уже не сказка, а тушёнка из былого, залитая студнем рекомендаций. У неё внутри нет ребёнка. Зато есть QR-код, гиперссылка на «объясняем.рф» и мораль, составленная из переработанных стандартов. Всё, что волшебное — выпилили. Всё, что смешное — отдали на аутсорс.
Публика хлопает. Буратино ищет спонсора. Колобок репетирует питч. Кикимора рыдает в гримёрке — ей отменили сцену, она не прошла фокус-группу.
Добро пожаловать в шоу. Занавес ещё не опустился. Потому что на сцену выходит франшиза.
Франшиза вместо фольклора Встречайте — тяжёлая артиллерия медийного фарша. На сцену выезжают «Маша и Медведь», «Три богатыря», «Смешарики по лицензии» и прочие бренды в позе леденца: круглые, липкие и с палочкой пиара. Эти персонажи уже не рассказывают сказки — они торгуют мерчем. Лапоть заменён на 3D-рендер, ведро воды — на NFT с подписями Деда Мороза. Это уже не герои — это ходячие аватары маркетинговых совещаний.
Автор-критик, он же распорядитель абсурда, размахивает половником как скипетром и орёт в микрофон: «Это не сказка — это корпоративный шницель!» Публика давится колой. У Иванушки-дурачка — пресс-релиз. У Бабы-Яги — пресс-секретарь.
На витринах книжных магазинов сказку можно найти между «Бизнес-планом Кикиморы» и «Секретами лидерства от Кощея». Всё — в глянце, с кнопкой «купить». Литературный суп превратился в колбасу: одинаковую, варёную, с заменителями сюжета. Фольклор упакован в вакуум. Термоустойчив. Без запаха.
Это уже не волшебство, а инвентарь. У Соловья-Разбойника — айдентика. У Змей-Горыныча — медиаплан и контракт с детским фестивалем. Каждый чих расписан по календарю публикаций.
И да, теперь Колобок — не сбежал. Он уехал в офис и защищает проект на слайдах. С плашкой «поддержано родительским сообществом». В зале стоны. За кулисами хрустит упаковка.
Публика хлопает. Печенье брендовое. Душа — без маркировки.
Как выжать Чуковского в Excel и остаться без улыбки
Дамы и господа! Внимание! На сцену высыпают люди с синдромом раннего редактирования. Они называют себя «профессиональные адаптаторы», но по сути — это шредеры с дипломами. Каждый вооружён методичкой, хайлайтером и глубокой травмой детства. Их миссия — «обновить сказку под читателя», а на деле — превратить кота в глагол, а доброго доктор Айболита в вялого терапевта профилактики.
В центре — Чуковский. Режется. На слоги. На буквы. На грамматические конструкции, одобренные Рособрнадзором. Крокодил больше не ловит солнце — он согласует протокол. Мойдодыр сдал мочу на анализ. Федота теперь зовут Нейтральное Лицо, и он не стреляет, а декларирует намерения.
Публика зевает. Дети моргают в такт приложениям. А конферансье в костюме Букваря орёт в микрофон с надрывом: «Когда сказка говорит по методичке — волшебство уходит в декрет!». И уходит. В декрет. Без права на возвращение.
На табло — статистика: 87% новых изданий — с пометкой «адаптировано под раннее чтение». 63% — без сюжета. 100% — без огонька. Чтение по слогам стало новым инквизитором фантазии. Это как слушать оперу в переводе Гугл-транслейта: ноты есть, смысла — ноль.
Молоко обезжирили — и назвали моралью. От фольклора осталась только пена. Волшебство упаковали в пластиковый контейнер с наклейкой «развивающее». Гуси-лебеди теперь вяжут коврики. Серый волк сдаёт нормы ГТО. Коза-дереза сидит на курсе самоосознанности. А Золушка прошла кастинг в инфлюенсеры и рекламирует пылесос.
Публика хлопает вяло. Адаптаторы кланяются. Где-то за кулисами тихо плачет Корней Иванович. Его режут дальше. Очень нежно. По согласованию с учебным центром.
Ужастики с подогревом Итак, на арену выкатывается Анна Старобинец — не с книгой, а с живым лисом и чемоданом, из которого капает тревожный сироп. Внутри чемодана — детский страх, выставленный на грант. Публика ахает: страшновато! У детей расширяются зрачки, у взрослых — горизонты. Конферансье в обтянутом жабо поправляет микрофон и томно выдыхает: «Вот, наконец, кровь пошла — значит, литература жива!» Хотя пахнет не кровью, а редакторским потом и запахом театральной бутафории.
Сразу за ней появляется Евгения Некрасова. В руках — кикимора с дипломом психотерапевта, в голове — аннотация про травму поколений. Сказка? Нет, скорее, групповая терапия с участием гусей. Кто не плакал — тот не понял. Кто понял — записался на курс. Всё обёрнуто в лексикон с наклейкой «глубоко», хотя по факту — очередной монолог злой мачехи о чувствах, снятый крупным планом.
Дальше — Наринэ Абгарян. Она выкатывает смерть. Но смерть — добрая, с ароматом сушёного инжира и вязаным шарфиком. Она не пугает, она утешает. Дети в зале уже не боятся умереть — теперь они боятся быть недостаточно трогательными. Сказка у неё — это когда кладбище пахнет плюшевым мёдом, а бабушка уходит в небо, оставляя после себя компот и свет.
Это не балаган — это антицирк. Пластик сброшен. Арена трещит от текстов без спецэффектов, но с нервом. Авторов этих не позовут в методичку — у них слишком острые углы. Зато у них есть страх, боль и чувство, что детство — это не инстаграм, а выживание с кикиморой под кроватью.
Публика сначала замолкает, потом хлопает осторожно. Кто-то всхлипывает. Кто-то гуглит «Анна Старобинец не для слабонервных». В это время франшиза за кулисами морщится — у неё не прописана сцена боли.
Каблуки эмоций, лисьи хвосты, добрые покойники — сказка снова дышит. Пусть с одышкой. Но дышит.
Возрастное самоубийство сказки Свет. Подиум. Красный бархат. На сцене — ничего. Ни волшебства, ни ребёнка. Только одинокий микрофон и запах просроченной морали. Конферансье выходит в пижаме из целлюлозы и начинает монолог. Не сказку. Не быль. А исповедь рынка.
Между «читаем по слогам» и «16+» зияет воронка. Бездна. Возрастной Сталинград. Ни одной живой книжки, куда бы ребёнок 8–12 лет сунул нос без риска провалиться лицом в скуку, табу или глянцевую тоску. Маленьким подсовывают кастрированные адаптации, где Змей Горыныч прошёл сертификацию доброты. А подросткам — мануалы по тревожности, оформленные как фэнтези без шуток и секса, зато с интонацией школьного психолога.
Детская литература потеряла возраст. В прямом смысле. Сначала вырезали слово «жопа», потом вырезали волка, потом вырезали ребёнка — как мешающего интерпретации персонажа. Теперь всё пишется для абстрактного «осознанного родителя с деньгами», которому нужно быть спокойным за контент, но не дай Бог — за интерес.
В зале остались только взрослые клоуны, читающие друг другу морали. Один вслух толкует, что «мораль должна быть экологичной». Другой кивает: «И с элементами безопасной идентификации». Третий молча рыдает над собственной повесткой. Дети в это время — на YouTube, где Лунтик хотя бы не требует анализа подтекста.
Книги для 10 лет стали как диетические вафли без сахара: вроде есть, но кому это нужно? Издатели жмурятся и выпускают в год три экземпляра, а потом на форуме обсуждают, почему «дети не читают». Да потому что у вас на полке — либо азбука в бронежилете, либо триллер с пафосом суда над детством.
Сцена гаснет. Конферансье уходит в темноту, бормоча: «ЦА отсутствует. Эффективность — 0. ROI — минус фольклор». И правда — клоуны читают друг другу, а дети ушли. Им скучно. И, что хуже, — стыдно.
Карусель контентных мясников
На арену выкатываются они — святая гильдия самиздатовских скорописцев. Писатели-роботы, гордо щёлкающие клавишами, как кастаньетами, с бейджами «Самиздат», «Автор.Today» и «Текст с доставкой». На шее — флешка, в руках — готовый пост. Три сказки в неделю, пять сторис в день, один нерв на всех. Улыбаются, но в глазах — пусто. Как в сюжете.
Под музыку печатных клавиш они синхронно выдают очередную притчу про мальчика, который дружит с облаком, и про девочку, у которой вместо души QR-код на рассылку. Всё чинно: структура, конфликт, хэштеги. Реплика ведущего звучит как похоронный марш по авторству: «Раньше сказочник слушал совесть. Теперь — аналитику продаж».
Каждый из них — фабрика. У одних сказка генерится по подписке. У других — по алгоритму «если зашло, делай ещё 12». Волшебство не прописано, оно в ТЗ. Эмоции сдаются в аренду, образы ворованы с китайского стока. Сюжет? Неважно. Главное — вовлечённость, карусель и смайлик в финале. Мораль? Если надо, будет три. Если не надо — сделаем опрос.
В антракте они идут в гримёрку — не отдохнуть, а дописать. Им нельзя останавливать производство, иначе выпадешь из топа и тебя заменит другой с более лояльной аудиторией. Баба-Яга у них в отпуске, Илья Муромец переквалифицирован в тренера по развитию soft skills. Даже кикимора ушла в копирайтинг.
Каждый такой автор знает: не нравится — промотай. Не успел — тебя опередили. А если понравилось — не забудь купить мерч. Сказка давно не про рассказать. Сказка — про выложить в тайминг.
Публика хлопает. Курс по сторителлингу открыт. Кощей уже пишет свою автобиографию в четырёх жанрах. Колобок готовит онлайн-марафон «Как откатиться от судьбы». Арена в огне, волшебства ноль. Но статистика растёт.
Цирк по графику, сказка в ноль
Пока сцена уходит в полутень и кикимора меняет платье на пончо из госгранта, выходит конферансье в костюме Excel-таблицы. Он берёт в руки микрофон в форме термометра продаж и начинает антракт-монолог, от которого у Золушки отпадает туфелька, а у Чуковского — пульс.
«Смотрите внимательно! Сейчас будет трюк: тиражи растут — а читать некому! Увеличиваем наименования — сокращаем интерес! Ап!» — конферансье размахивает графиком, где вверх карабкается кривая самовнушения, а вниз падает живая аудитория. «Вот тут вышло 14 новых сказок за месяц — и ноль отзывов, кроме “где картинки?” и “а будет сериал?” Аплодисменты!»
На экране — статистика. Детская литература — плюс 38% по названию, минус 72% по живому обсуждению. Среднее время на страницу — 18 секунд. Глубина погружения — по щиколотку. Волшебство — не обнаружено. Смелость — уволилась по семейным обстоятельствам.
«А теперь, дамы и господа, смертельный номер без страховки: посмотрите, как исчезает душа!» Конферансье показывает книгу с блестящей обложкой, открывает — а там пусто. Только оглавление, промокод и благодарности к спонсору. Фанфары! Браво! Мы сделали ещё один ноль — но с иллюстрациями!
Публика хлопает. Волшебство бьётся в пакете. За кулисами Колобок проверяет охваты. Илья Муромец лайкает отзыв: «норм, но скучно». А фокус продолжается. Иллюзия книжного бума — лучший номер этого цирка. Только сказка в нём — статист. Молчит. Сильно похудела. И уже не мечтает о спасении.
Мораль на вынос с печатью награды Туш! На арену выходит Конкурс имени Крапивина — в образе строгой учительницы из школы, где дети давно перестали задавать вопросы. На ней очки в оправе из печатных стандартов, в руках — кипа грамот, разложенных по критериям: «гуманизм», «патриотизм», «нравственный посыл» и «ни в коем случае не весело». Она идёт по манежу, как по педсовету, и раздаёт грамоты — не авторам, а текстам, которые не шалили.
Сбоку — другие премии, не менее парадные. Одна в виде глобуса без стран. Другая — в обложке из сертифицированной бумаги. Все улыбаются так, как улыбаются люди, когда получают что-то без читателей, но с положением в пресс-релизе. А конферансье в костюме нейтрального наблюдателя шепчет в микрофон: «Премии для детей — это когда взрослые награждают друг друга за отсутствие фантазии».
Жюри сидит на подиуме, глотая чай без сахара и тексты без риска. Они вслух обсуждают, что вот эта сказка — «очень полезная, без перегибов», а эта — «с душевной моралью, но, к сожалению, слишком яркая». В углу тихо стоит манекен фантазии — его не пригласили, он мешает равномерной подаче посыла.
Каждая победившая история — это как булочка в школьной столовке: безвредная, знакомая и слегка крошится. Никаких ведьм, никаких побегов, никаких «а что, если?..». Только девочка помогает бабушке, мальчик говорит правду, а собака умирает в конце — чтобы вызвать у комиссии правильное чувство. Если тебе стало скучно — значит, всё сделано верно. Ребёнок не должен смеяться. Он должен учиться чувствовать вину.
Публика хлопает — не от радости, а по расписанию. Автор надевает пиджак и повторяет в интервью: «Мой герой проходит путь, но остаётся в рамках». Путь — это тропинка от одного абзаца методички до другого. А рамки — это весь остальной мир. Фантазия — за сценой. Её не допустили. Без ID. И без повестки.
Колобок и презентация с начинкой Кульминация. Свет бьёт по арене. Музыка в стиле «корпоратив под ключ». И вот — он. Колобок. В шапочке бренд-менеджера, с лазерной указкой вместо хвоста и слайд-деком на сто восемь слайдов. Его тесто теперь без глютена, а сказка — без морали. Он не скачет по лесу — он скользит по PowerPoint-презентации, в которой расписано: целевая аудитория, ценностное ядро и KPI до второго квартала.
Волку он объясняет не сюжет, а концепцию франшизы. «Смотри, — говорит Колобок, — тут у нас мультик, тут линейка мерча, тут NFT-шарики, а тут — образовательная интеграция с платформой “Разумные Репка”». Волк в ответ: «А можно я тебя съем?» — «Нет, — улыбается Колобок, — но можешь инвестировать!»
Зал ревёт. Аплодисменты смешиваются с нервным хихиканьем. А ведущий в костюме клипборда орёт: «Съели не волки — съели маркетологи!» И правда: от фольклора осталась только форма, пустая как коробка из-под игрушки. Начинки — ноль, зато есть кнопка «поделиться в сторис» и шрифт, одобренный департаментом образования.
Колобок больше не бежит — он позиционируется. Его маршрут — это скрипт по продвижению. Его песни — это джингл. Его философия — «навигация по ценностям». Бабка и Дед — теперь франчайзи. Волк, Медведь и Лиса — региональные партнёры. А финал истории зависит от обратной связи с фокус-группой.
Публика хлопает. Кто-то спрашивает, где можно купить такую же шапочку. В это время за кулисами сидит реальный Колобок — старый, обугленный, со вкусом дыма и свободы. Он не прошёл проверку на соответствие. Его не пустили на сцену. У него нет логотипа. Фольклор закончился. Теперь начинается упаковка.
Сказка, которой не дали слова Аплодисменты на задержке, совесть в архиве
Русская сказка мертва. Не трагически — методично. Её не съели, не сожгли, не прокляли. Её обняли, отредактировали и упаковали в многостраничный проект с мультиплатформенным выходом. На обложке — улыбка. Внутри — Excel, шаблоны, контент-матрица и сквозной тег «развитие личности через фольклорную аллюзию».
Пока Баба-Яга подписывает лицензионное соглашение на использование ступы в образовательных целях, а Кощей переписывает сценарий под возраст 0+, в лесу по-прежнему ждут дети. Не абстрактные «потребители контента», а настоящие — с коленками в грязи, с нервом в голосе, с глазами, которые ещё способны не моргать от ужаса и восторга.
Им страшно. Им интересно. Им больше нечего читать. Всё либо слизано с инструкций, либо адаптировано в ноль. Сказка больше не шепчет, не пугает, не зовёт. Она говорит: «Пройдите регистрацию». Она бубнит на вебинаре. Она шлёт уведомление: «Новое издание — проверьте уровень морали».
Кто-то скажет: всё не так плохо. Есть отдельные авторы, есть чудо, есть жизнь. Да, где-то оно теплит. Но не на витрине. Не в мейнстриме. Там — только шапочка Колобка и реферат на тему «Что хотел сказать волшебный предмет».
Сказку больше не читают у костра. Её читают по плану продаж. Её не ищут в подполе, её предлагают в рассылке. Она стала вежливой, нейтральной, без запаха. И это самое страшное. Потому что смерть сказки — это не когда её запретили. Это когда её можно поставить в отдел рекомендованного чтения — и забыть.
Занавес. Аплодисменты на задержке. Сказка ушла в контент-план.
