Пинок мифу
Легенда о «самой читающей нации» родилась примерно тогда же, когда в ларьках появилась жвачка «Love Is…», а в подъездах обсуждали, как достать томик Булгакова без очереди. Тёплая, уютная, воняющая библиотечной пылью легенда, в которую до сих пор верит каждый второй: мол, у нас в крови читать, как у французов — пить вино, а у англичан — проигрывать войны.
Ну да. Конечно. Мы ж в 70‑е даже в очереди за колбасой стояли с «Мастером и Маргаритой» под мышкой. В автобусах читали, на лестничных клетках читали, в тубдиспансерах читали — потому что выбора особо не было. Книга тогда была не окном в мир, а единственным развлечением после промокшего телевизора «Юность» и бесконечного «В мире животных».
Читали не потому, что духовность, а потому что альтернатив было две: читать, или считать трещины в потолке.
Да, мы были самыми читающими. Особенно — инструкцию к пылесосу «Тайфун» и газету «Правда» на коленке в электричке. Особенно — Стругацких с фонариком под одеялом и «Даму с собачкой» за обложкой от «Технической энциклопедии».
Теперь?
Теперь мы бодро утверждаем, что «читаем много», — и в доказательство кидаем в сторис скрин из аудиокниги, где актёр с пафосом озвучивает диалоги в духе: — Ты не такой, как все, — прошептала она, снимая с него плащ боевого мага.
В TikTok кто-то слёзно декламирует, как она «влюбилась в повелителя бурь, потому что он был жесток, но с добрым сердцем», и это — бестселлер месяца.
А что, по сути, изменилось?
Мы просто разучились стыдиться того, что читаем фигню. Раньше хотя бы прикрывали «50 оттенков серого» обложкой от «Фауста». Теперь гордимся тем, что дочитали до шестого тома «Академии магической беременности» и искренне считаем, что это и есть новая классика.
Добро пожаловать в эпоху, когда «читать» — это не процесс, а поза.
Жанровый распад: от НФ к ромфэнтези
Фантастика умерла. Тихо, без оркестра. Просто ушла — а на её место вполз фэнтезийный кисель в стразах. Вместо Беляева — блондинистые ведьмы с татуировками луны. Вместо Ефремова — академии магии с похотливыми деканами. Вместо Стругацких — «Академия проклятий. Книга 12. Овуляция империи». Это не метафора. Это реально продаётся.
Вчерашние пророки будущего, предсказывавшие гибель человечества, сегодня заменены драконьими мужьями и главами факультета тьмы с «травмой детства и тяжёлым взглядом». Кажется, половина современных книг начинается с того, как героиня влетает в объятия грозного незнакомца, а заканчивается тем, как он оказывается магом, принцем, сыном демона и владельцем кофейни в одном флаконе.
Научная фантастика пыталась сопротивляться. Кричала с нижней полки: «Люди! А как же идеи? А как же будущее?» — но её никто не слышал. Потому что в это время вся страна зачитывалась «Магической прачечной», «Принцем из подвала» и «Как приручить своего некроманта». Сюжет у всех один: она — обычная, но не совсем, он — нелюдь, но с мышцами. Вместе они побеждают систему и снимают комнату.
Каждый раз ты думаешь: ну вот, может в этот раз что-то нормальное — открываешь, а там опять кекс. Сдобный, потный, с блёстками. Литературный кекс. Его суют везде: в обложку, в аннотацию, в первую же строчку. «Я поступила в академию магии и сразу поняла — я избранная. А ещё у меня был сосед. Он шипел». Читай — наслаждайся. Твоя страна это выбрала.
Это уже не жанр. Это — режим. Фэнтези победило фантастику, потому что у фэнтези есть фиолетовые волосы, флирт и фан-сервис. А у фантастики — только содержание. Мы же не ради содержания сюда пришли, правда? Мы пришли за порцией сладкого кекса с привкусом страсти, чтобы потом выложить рилс под песню «I'm just a teenage dirtbag, baby».
Кто такие Стругацкие? Не важно. Важно, будет ли у ведьмы хвост и с кем она переспит на балу факультетов.
Вот и весь переход. От «Туманности Андромеды» — к «Проклятию страстного хранителя библиотеки». Грустно? Нет, смешно. Особенно, если смотреть со стороны.
Маркетплейсы и BookTok — новые Госкомиздаты
Книжный магазин сегодня — это пункт выдачи между кормом для кастрированных котов и вибромассажёром для лица. Прежний «мир книги» превратился в склад с кассиршей, у которой вместо литературного вкуса — штрихкод и три возврата на «Академию проклятий». Полка исчезла. Диалог исчез. Атмосфера ушла вместе с последней «Москва — книжная» и не оставила даже запаха.
Алгоритмы решают, что ты читаешь. Не ты. Алгоритмы. Молчаливые, холодные, как фискальная служба. Они знают, что тебе «зайдёт», потому что ты уже кликал по заголовку «Дракон проклял меня — теперь мы вместе». Вот и жри, дружок. Вторую, третью, пятнадцатую часть. Пока не сдохнешь в очереди за промокодом.
BookTok — это вообще отдельный фронт. Там каждая третья барышня в свитшоте и с гелем на губах рассказывает, как эта книга изменила мою жизнь, и в руках у неё не Набоков, не Носов, не Гоголь — а «Факультет страсти. Мой сосед — демон с характером». И ты понимаешь: культура теперь не в книгах. Она в вайбе. В глиттере. В тикток‑рыданиях под саундтрек с замедленным монтажом.
Книга теперь — не событие. Не разговор. Это товар. Сопливый, быстрый, со сроком годности три сторис. Упаковка важнее содержания. Обложка важнее стиля. Наклейка «18+» важнее всего. В магазинах стоят не романы — стоят литературные напитки: быстро, сладко, приторно. Полтора глотка — и в унитаз. Вкус к жизни не меняет. Только вызывает газообразование.
Маркетплейсы — это новые Госкомиздаты. Только если старый диктовал идеологию, этот диктует оборачиваемость. Не продался — свободен. Не попал в топ‑30 — не писатель. Спроси у Стругацких, как они бы себя чувствовали, глядя на баннер «Скидка 15% на “Некроманта с тремя глазами”». Да они бы в «Полдень, XXI век» сами себе отмену культуры прописали.
Мы не выбираем, что читать. Нам подсовывают. В ленте. В карточке товара. В «вам также может понравиться». Мы стали заложниками в книжной “пятёрочке”, где всё по акции, всё в блистере, всё — промо, и всё — забывается через полчаса.
Книга больше не книга. Это позиция с остатком на складе.
Обряд похорон офлайна
Книжный магазин умер. Без слёз, без свечей, без «Адажио» на фоне. Просто сдох, как старый собакен у будки, а мы прошли мимо — торопились на распродажу на Озоне. Минус 220 магазинов за год. Издатели кладут венки. Читатели — лайки. Остальные жмут «добавить в корзину» и думают, что это и есть траур.
На всю страну — 2 450 книжных точек. То есть один магазин на 59,5 тысяч живых тел. В пересчёте на плотность — примерно как если бы на весь мегаполис был один туалет. В очередь, товарищи. Почитать — только по записи.
Для сравнения: на одного книжника в России — три шиномонтажа, две пивнушки и один магазин кальянов. Если человек после работы выбирает между Достоевским и донер‑боксом — он выберет шавуху. Потому что шавуха горячая, сочная и не просит думать.
А книжный — это теперь место неловкости. Заходишь туда, как в музей вымерших привычек. Всё пыльное, вялое, молчит. Продавец с лицом «я давно всё понял» смотрит, как ты берёшь книгу, листаешь и... фоткаешь обложку, чтобы потом заказать в цифре на 30 рублей дешевле. Удобно. Унижает. Зато экономно.
Раньше книжный был как церковь. Зашёл — отогрелся. Почитал. Поговорил. Теперь это киоск рядом с «Магнитом», где между Зюскиндом и «Простоквашей» лежит «Как выйти замуж за эльфа и не сдохнуть в первом семестре».
Инфляция не только денежная — инфляция смысла. Книга превратилась в позицию на складе, невыгодную к доставке. Братья Стругацкие сегодня не проходят по логистике. Достоевский не вмещается в пункт самовывоза. Бунин вообще не прошёл модерацию из-за «токсичной маскулинности». А вот «Проклятый альфа. Любовь с когтями» — есть в наличии в любом регионе, даже в тайге.
Итог? «Самая читающая страна» осталась без книжных магазинов. Как пельмени без сметаны. Как Пушкин без читателя. Как вечность без смысла. Мы смотрим на закрытые книжные и не плачем — потому что у нас уже выгорело всё, включая вкусовые рецепторы на культуру. Нам и так норм.
Любовные романы как новый “норм”
Слово «роман» в России официально обесценено. Как «инвестиции в крипту» или «обещания чиновника». То, что раньше называлось «почитать на вечер», теперь — главный экспортный продукт отечественной литературы. Мягкая обложка, страсть, академия. В комплекте — кекс и пустота.
Нормальная книга теперь выглядит так: обложка — как у дешёвого шампуня, сюжет — как у сна бухой школьницы. Он — демон. Она — ведьма. У них — уроки, искры, трое детей и проклятие на двоих. Это — топ продаж.
У писателя в России больше шансов пробиться, если он не пишет, а «строчит». Лучше — по 10 000 знаков в день. Желательно — от лица ведьмы, страдающей в замке. Идеально — чтобы была сцена, где «он вошёл в неё, но с уважением». Вот тогда будет успех. Тогда — любовь. Тогда тебе скажут: «О, это новый уровень женского фэнтези». Нет, это новый уровень стыда.
Сегодня, чтобы попасть в издательство, не надо писать хорошо. Надо писать “Ведьма. Академия. Невеста. Том 4”. Там не нужен стиль. Там нужен мужик с хвостом и травма детства. И побольше сцен, где он рычит, но с надрывом. Потому что если он просто рычит — это уже насилие. А если рычит «от любви» — то это бестселлер месяца.
Читательницы заглатывают это, как суши по акции. Пять штук — и не тошнит. Шестая — и ты уже под одеялом с мыслью «а вдруг он тоже демон, просто скрывает». Это не метафора. Это маркетинговая стратегия. Потому что любовный роман сегодня — это не книга, это наркотик в клубничной обёртке.
Он ничего тебе не даёт. Ни мысли, ни образа, ни фразы, которую захочется процитировать. Только лёгкий зуд в районе нижней чакры и уверенность, что «читаешь много».
Вот тебе и «норм». Когда Платонов — пыль, а «Обречённая стать наложницей некроманта» — премия читательских симпатий.
Кто-то, всё ещё хочет писать про человека и одиночество? Забудьте. Пока ваш герой не перекинется в волка и не трахнет ведьму под полной луной, вы никто. Вы — «неформат».
Молодёжь и YA — карикатурные герои
Подростковый роман сегодня — это школьная стенгазета, где вместо новостей — психотерапия в блёстках. Главный герой? Полудохлый тиктокер с глазами цвета «грусть в Тюмени» и душевной травмой, которую он нежно выкладывает на 14 томов.
Раньше герой проходил войну, космос, ГУЛАГ, хотя бы внутреннюю катастрофу. Сегодня он проходит магическую академию и две стадии анального самопознания. Он — избранный, но не уверен. Он — сильный, но ранимый. Он — демон, но с пропиской в общежитии. А ты обязан ему сопереживать, иначе ты — токсичный критик из прошлого.
Все эти YA‑персонажи слеплены по лекалу: ему шестнадцать, он дышит, как будто его только что родили, на шее у него кулон с тайной, в сердце — обида, в штанах — неопределённость. Он не живёт — он «чувствует». Он не говорит — он «вскрывается». В идеале — на балу факультетов.
Самое смешное — это не они. Самое смешное — это взрослые критики, которые сидят с серьёзными лицами и обсуждают: «Тонкая аллюзия на травму утраты в третьей главе — это омаж “Над пропастью во ржи” или “Сумеркам”?» А ты смотришь на это и понимаешь: всё, хана. Страна деградировала в рецензию на «Дневник вампира».
Герои YA — это картон с глазами. У них нет поступков — только эмоции. Нет выбора — только рефлексия. Сюжет — это одна бесконечная сцена в школьном коридоре, где она сказала «я тебя боюсь», а он промолчал, потому что он — оборотень, и не умеет разговаривать в полнолуние.
Вся трагедия — в переписке. Вся кульминация — в лайке. Весь конфликт — в ошибке интерпретации взгляда. И за это люди платят деньги. Читают. Рыдают. Пишут отзывы: «Это было так глубоко, я узнала себя в ведьме Сайри».
Ведьма Сайри, твою мать. Мы когда-то читали Достоевского. Теперь читаем ведьму Сайри, у которой «огонь внутри гаснет, но он всё равно видит её». И за это дают премии.
Финал один: YA победил. Герои перестали действовать — они ноют. Они не растут — они блестят. Подросток раньше мечтал стать героем. Теперь — персонажем, которого обязательно полюбит демон.
Денежный приговор
Средняя цена книги в России — 500 рублей. За эти деньги можно поесть, напиться, подстричься у грустного мастера в подвале, или — купить книгу, в которой герой говорит фразу: «Я тьма, но ради тебя стану светом». Внутри — 300 страниц.
Сюжет укладывается на одну салфетку и не требует даже закладки — настолько он поверхностен и предсказуем. Глубина текста сопоставима со сторис в Instagram — мелькнуло, исчезло, не осталось ни мысли, ни следа. Катарсис возможен разве что в том случае, если книга упадёт кому-то на голову с верхней полки.
Мы официально вошли в эпоху, где читатель платит больше, чтобы читать хуже. Бумага — белоснежная, обложка — с золотым тиснением, рецензия на задней стороне — из трёх восклицательных знаков. А внутри — литературный аналог растворимого кофе: быстро, сладко, пусто. Пять глотков — и несварение.
Раньше за деньги покупали идеи. Сейчас — кекс в твердом переплёте. Фэнтезийный, сладкий, с начинкой из фраз вроде «Он посмотрел на неё, и мир остановился. Он понял: это она. Его смерть».
Стоит как хорошая драматургия, работает как TikTok-роман. Если очень повезёт — попадётся роман, где хотя бы кто-то умрёт без последующего воскрешения в эпилоге.
Настоящая литература давно ушла — не умерла, а именно ушла, тихо, без скандала. Спряталась в библиотеках, как старый генерал в сельском клубе. Там она стоит — Бунин, Платонов, Солженицын — и пылится. Её не открывают. Её не ищут. В читальный зал заходят только дети, чтобы зарядить планшет. Иногда смотрят на полку, как на диораму. Редкий экземпляр берёт Чехова. Только потому, что обложка похожа на фэнтези.
Мы живём в стране, где книга превратилась в сувенир — не в произведение, а в предмет, который дарят из вежливости или используют как подставку под кофе. Цена на неё растёт, качество стремительно падает, а литературный вкус давно лежит в коме, подключённый к маркетинговому аппарату. Но не беда — на Озоне всё ещё есть скидка: «Невеста мага-проклятья. 40% до конца дня».
Пятьсот рублей — именно столько стоит убедиться в том, что тебя снова накормили картонным кексом, красиво упакованным в обложку ручной работы, доставленным с пафосом и обязательным постскриптумом: «Продолжение — в следующем томе. Уже в продаже».
Где ты читатель?
Россия вроде бы продолжает читать — но книги ли это? Мы не перестали водить пальцем по экрану, мы перестали открывать страницы. Чтение осталось, исчезла литература.
Чтение у нас теперь — это процесс пальцем по экрану. Главное, чтобы было быстро, с блёстками и не напрягало. Мы — «самая скачивающая страна», «самая пролистывающая», «самая фанфикшн-писающая». Вдохновляемся цитатами из сторис, рыдаем над пятыми томами «Академии теневых объятий» и ставим лайки под отрывками, где ведьма не выдержала и призналась оборотню, что он её судьба.
У нас больше никто не перечитывает «Преступление и наказание». Зато трилогию про «Некроманта-ревнителя» сметают за уикенд. У нас исчезла потребность в паузе, в смысле, в тяжёлой фразе, в голосе настоящего автора. Остался ритм — промокод, страсть, клиффхэнгер, скидка.
Всё. Мы перешли грань. Из самой читающей страны мы превратились в страну, где кекс победил книгу.
Литература больше не воспринимается как путь, наполненный открытиями и смыслом — она стала доставкой контента по первому запросу. Роман перестал быть искусством и превратился в алгоритмический продукт, собранный из трендов и промокодов. А читатель уже не собеседник, не соучастник, не мыслящее существо — он всего лишь потребитель сладкого текста, нужного ему на три глотка, чтобы не подавиться смыслом.
И этот кекс — сладкий, тёплый, промаркетинговый — теперь правит всеми полками. Даже теми, где раньше стояли Стругацкие.
