«Смех лисы» Шамиля Идиатуллина — как старая скороварка: вроде шипит, вроде пар идёт, а вкус почему-то — как у размороженных пельменей с уксусом.
Начинается роман эффектно, не спорю: Манчжурия, август 45-го, японский офицер с самурайским комплексом харакирит себя и заодно выпускает в мир стаю заражённых зверей. Красиво, кинематографично, прямо Тарантино в кимоно. Но дальше что? Дальше японский триллер превращается в советский методичку: карты с багровыми пятнами, райисполком с красными карандашами, санитарные дружины, которые гоняются за лисами так, будто это самогонщики на великах. Хотели хоррор — получили «В бой идут одни санитары».
Серёга с псом Рексом — вообще отдельный комикс. Пацан, который бегает по лесу и слышит «смех», будто в гости заглянул не дьявол, а сельский баянист, захмелевший от браги. Пёс реагирует раньше хозяина, но и сам будто думает: «Господи, неужели я ради этого рождён — нюхать советский хоррор?» Вся линия с мальчишками выглядит так, словно авторы решили скрестить «Пионерскую зорьку» с «Сиянием».
А любовная линия? Капитан Сабитов и медсестра Валентина. Это не роман, это санитарный эпос. Максимум страсти — неловкий отступ назад и тяжёлый взгляд в коридоре. Они могли бы вдохновить разве что санитарный постер «Любовь — это вакцинация вовремя». И всё. Вокруг эпидемия, инфицированные звери, а эти двое заражаются исключительно скукой.
Ларчиев, конечно, красавец. Дон Кихот против микробов. Сражается не с ветряными мельницами, а с пробирками. Весь пафос героя: «Я останусь, я продолжу, я умру в лаборатории». И правда, умереть там проще, чем объяснить, зачем в XXI веке читать роман о том, как советские бюрократы с микроскопом сражаются с наследием самураев.
А финал? Ну что это за финал. У нормального хоррора кульминация — кровь по стенам, мир рушится, и только собака спасает ребёнка. А тут — всё чинится само собой. Вирус устал, документы исчезли, карты растворились. Словно Госплан решил: «Хватит уже этой чумы, вычеркнем её из отчёта». «Смех лисы» заканчивается как советский плакат: улыбайтесь, товарищи, инфекция побеждена.
И вот тут, казалось бы, надо закрывать книжку и ругаться, что опять подсунули вместо триллера санитарную инструкцию. Но нет. Странное дело: этот роман всё равно живой. В нём, как в старой колоде карт, выпадают такие козыри, что начинаешь верить — зараза работает.
Потому что за всем этим санитарным цирком стоит настоящая тревога. Это не мистический хоррор, это хоррор биологический, самый липкий и неприятный. Звери, которые хихикают перед смертью. Люди, которые умирают с диким смехом. Смех как симптом — вот это страшно. Не вампиры, не привидения, а что-то, что смеётся изнутри твоего тела. Тут уже не до пионерских зорек.
Именно этим роман цепляет: он не про «победим врага», он про то, что зло живёт долго. Что однажды выпущенная тварь из клетки может смеяться десятилетиями, передаваться из поколения в поколение, и никакой райисполком не спасёт. Автор не даёт красивого выхода — он показывает, что выживают только те, кто тихо и упрямо делает своё дело. Ларчиев со своими пробирками — это не карикатура, это правда. Сабитов и Валентина со своей целомудренной любовью — это не скука, это свет в тёмной палате.
И финал, как ни крути, работает. Да, вирус «устал». Да, мир «сам себя починил». Но за этим стоят годы человеческой работы, заботы, упорства. И потому финальная улыбка стариков — не плакат, а награда.
Так что «Смех лисы» — странная книга. Её хочется ругать, смеяться над ней, шутить про санитарные дружины и скучную любовь в халатах. Но потом понимаешь: она цепляет не игрой в хоррор, а правдой.
Смех лисы в итоге — не издёвка, а эхо. И когда он стихает, остаётся не пустота, а жизнь. И за это книгу стоит уважать.
