«Трамвай отчаяния» — экскурсия в один конец с кондиционером хоррора

«Трамвай отчаяния» — экскурсия в один конец с кондиционером хоррора

В Москве начали пропадать люди — бесследно, внезапно, будто их забирает сама городская тоска.
11 сентября 2025

Ходят слухи, что виной тому трамвай старого образца: он появляется из ниоткуда, забирает пассажиров и исчезает так же загадочно, как и появился. Не в депо уходит он, не в Мытищи и даже не в параллельную реальность под названием Бирюлёво — а в некое место, о котором никто толком ничего не знает, зато очень охотно обсуждает. Пока же службы бодро спорят, кто за это отвечает — департамент транспорта, психиатрии или, на худой конец, Союз писателей, — Алексей Небоходов пишет книгу, которая сама по себе напоминает тот самый рейс: лёгкий, немного пугающий, но очень стильный и захватывающий.

Перед нами не банальный детектив, не пугающий триллер и уж точно не очередная попытка «сделать как у Кинга». «Трамвай отчаяния» — это как если бы Булгаков променял Воланда на вагон, Аннушку на водительницу с мистическим стажем, а весь роман написал с оглядкой на график движения. Получилось волшебно. И, простите, весело.

Этот трамвай не бьёт током — он звенит. И звенит не где-то там на окраинах сюжета, а прямо внутри головы: как звонок старой «школы жизни», где в расписании значатся исчезновения, переходы между мирами и несанкционированная торговля душами через корпоративный портал. Это не шутка. Это «Нексустех».

Но чтобы во всём этом разобраться, придётся вернуться к самому началу.

На борту — Варвара. Следователь с лицом, как у учительницы географии, которую лучше слушать, чем спорить. Она любит порядок, отчётность и не терпит ерунды — а тут вдруг ерунда в чистом виде: мужчина сгорел изнутри, будто его кто-то поджарил морально. Санин — её напарник. Полицейский старой школы, готовый задержать даже собственную тень, если та ведёт себя подозрительно. Вместе они — не просто дуэт, а симфония на два служебных удостоверения и одну параллельную реальность.

И вот тут в дело вмешивается он. Трамвай.

Не просто транспорт, а как минимум гастролёр из ада, нанятый на подработку. Вагон старого образца, как из ностальгической рекламы киселя: облупленная краска, скрип, который звучит как упрёк, и взгляд фар, в котором больше смысла, чем в утренних новостях. Этот красавец везёт не от остановки до остановки, а из жизни в… ну, скажем так — туда, где паспорт не нужен, а вот душа — очень даже.

Судя по всему, Исток — это такой «Booking.com» для мистических существ, где души бронируются заранее, а менеджеры по отбору жертв носят галстуки и работают в компании с говорящим названием «Нексустех». Руководитель Тарнов — типичный корпоративный демон, только вместо хвоста у него доступ к закрытому серверу. Он говорит о «ресурсах», «переключении сознания» и «валоризации жизненной энергии», но мы‑то знаем: барыга. Душевный, конечно, но барыга.

Сюжет летит по рельсам бодро, как ночной 17‑й по пустой Садовой. Где-то за окном скрипят воспоминания о 1968 году, мелькают паспорта с несоответствующими датами, появляются персонажи, чья прописка давно числится в разделе «пропавшие без вести», — и всё это не пугает, а бодрит. Потому что написано с тем самым лукавым огоньком, который делает из мрака свет, а из фантастики — удовольствие.

Небоходов мастерски соблюдает баланс: ритуалы, загадки, депо, где шорох рельс важнее камер видеонаблюдения, — всё работает на атмосферу, но не тянет одеяло на себя. Здесь нет занудства, зато есть ритм. Есть драйв. Есть диалоги, в которых хочется жить, а не просто проскакивать глазами. А главное — есть Москва. Не картонная, не вылизанная для туристов, а настоящая: с облупленным бордюром, старым асфальтом и тем самым воздухом, в котором трамвай может исчезнуть — и никто не удивится.

Это не весёлый роман. Здесь мрак подаётся не в прикуску к юмору, а как основной тон повествования. Однако в этом мраке есть очарование: не паника, а тихое знание, что реальность трещит по швам. Пугает не ужас, а осознание того, насколько близко всё это к обыденности. И когда за поворотом вдруг появляется трамвай, хочется не убежать, а вглядеться, понять и — может быть — всё-таки шагнуть внутрь, даже если билет будет в один конец.

Картина трамвая в «Трамвае отчаяния» — это отдельная симфония ржавчины. Он не просто старый, он древний настолько, что у него, кажется, есть прописка в мэрии ещё времён Брежнева. Фары у него светят, как уставшие глаза пенсионера, которого опять подняли в пять утра за молоком, а скрип… о, этот скрип! Он не про смазку — он про судьбу. Такой скрип бывает только у тех, кто уже всё видел, но предпочёл молчать.

Трамвай звенит — но не как нормальный городской транспорт, а как душевный колокол, который предупреждает: «Кто не спрятался — тот уже внутри». Когда он выныривает из тумана, складывается впечатление, что он не едет, а вспоминает дорогу. А рельсы дрожат под ним не от веса, а от уважения. Потому что это не просто вагон — это городская легенда на колёсах.

Он мчится сквозь сюжет с ленцой опытного актёра, который играл эту роль тысячу раз, но всё ещё берёт публику харизмой. И если вы когда-нибудь ловили трамвай на Чистых прудах и думали, что это просто транспорт — забудьте. Этот трамвай не возит людей. Он отбирает их у реальности.

Каждая его остановка — как шанс на метафизическое ДТП. А каждый билет — как неосознанный контракт с потусторонним. И всё это подано не с ужастиковым хрипом, а с фирменной небоходовской интонацией: мол, ничего страшного, просто кто-то снова уехал в непредусмотренном направлении.

Люди пропадают не абы какие: охранники, студенты, случайные москвичи, которые просто хотели доехать до остановки «Улица спокойствия», а доехали… ну, куда-то туда, где маршруты прокладываются интуицией. Но вся эта мистика читается не как трагедия — а как «московская лотерея»: купил билет на проезд — выиграл путешествие в Исток, бонусом — полное переосмысление собственной сущности.

Герои книги реагируют на это с той же степенью спокойствия, с какой столичный житель реагирует на закрытие метро «Бауманская»: немного матюгнулся, но пошёл пешком. Следователь Варвара, например, вообще не удивляется тому, что улики ведут в сторону трамвая-призрака. Её лицо остаётся таким же собранным, как бухгалтерская отчётность. Профессионалка, не склонная к истерике, даже когда один из свидетелей сгорел изнутри — как будто перепутал кнопки на микроволновке.

Санин — её напарник, антипод по темпераменту, но с таким же презрением к панике. Он из тех, кто и демона допросит, и вагон в засаду возьмёт. Вместе они — идеальный дуэт: он — мясо, она — нервная система. Или наоборот, в зависимости от дня недели. Их взаимодействие — это как «Напарники» на СТС, но с немного большей вероятностью попасть в портал между мирами.

А ещё в этом мире есть корпорация. Потому что, конечно же, когда где-то происходит обмен душами, туда обязательно придёт бизнес. И придёт с презентацией. «Нексустех» — это такая фантасмагорическая «Яндекс.Почта Душ», где в отделе маркетинга работают существа с хорошим галстуком и отсутствием эмпатии. Они не злые — они просто оптимизируют энергетику.

Алексей Небоходов не даёт им чертей и рогов — он даёт им отчётность, KPI и глубокую уверенность, что душа — это просто один из ресурсов, как бензин, только без акциза. И в этом вся суть романа: мистика встречает логику, потустороннее вступает в тендер, а исчезновение становится не метафизикой, а бизнес-процессом.

Варвара — строгая следователь, которая умеет допрашивать даже ржавчину на рельсах. Санин — полицейский, способный задержать призрак по протоколу. Вместе они выглядят как «Шерлок и Ватсон, только с удостоверениями СК и паяльной лампой». А ещё — как те самые непрошибаемые учителя с родительского собрания, которые точно знают, кто шуршал на задней парте и почему он теперь не с нами. В смысле, не в этом мире.

Их метод — это не «поймать и допросить», а «вычислить и посмотреть в глаза так, чтобы даже потустороннему стало неловко». Варвара, например, спокойно изучает дело, в котором жертва не столько умерла, сколько… исчезла с художественным эффектом. А Санин идёт в депо, как будто на дачу, — с выражением лица «если будет мистика, она пожалеет». Когда эти двое появляются в кадре, хочется поставить им памятник при жизни — из чугуна, с мигалкой и открытым делом №302.

Причём оба — не карикатуры и не герои комиксов, а настоящие. У Варвары глаза, в которых можно услышать, как щёлкает сканер: она не верит никому и ничему, кроме фактов. Но при этом где‑то в глубине затаилась та самая интуиция, которая чувствует рельсы, даже когда они сняты. У Санина же всё просто: если кто‑то виноват, он его найдёт. А если не виноват — тоже найдёт, но отпустит. Иногда.

И это не просто «тандем ради сюжета», а пара, которая работает, как часы: Варвара задаёт темп, Санин выбивает ритм. Она — сканер, он — кувалда. Она — тишина, в которой рождается истина, он — шум, за которым никто не слышит, как подкрадывается правда. С ними любой сюжет встаёт на ноги, даже если его сбил тот самый трамвай.

Атмосфера Москвы в «Трамвае отчаяния» — это не просто фон, а отдельный участник событий, только без прописки. Здесь переулки такие, что фонари светят с обидой — мол, я вообще-то культурное наследие, а не ночник для бездушных сущностей. Тараканы выходят на улицы с пауэрбанками, голуби летают по заранее утверждённым маршрутам, чтобы не попасть под колёса чего-то, что не числится в Мосгортрансе.

Чистые пруды? Ну да, чистые. Чистые от надежды. Там фонари отражаются в воде так, будто проверяют, осталась ли у них душа. А рельсы, покрытые плесенью и воспоминаниями, прячутся под асфальтом, как пенсионеры от реформ — но время от времени дают о себе знать скрипом, как кашель старого машиниста, которого никто не увольнял, но и никто не видел.

Москва здесь — город на грани осознания. Она как будто всё знает. Знает, что трамвай с бортовым номером №302 ездит не по расписанию, а по ощущениям. Знает, кого забрать, а кого — оставить, но со сном на всю жизнь, где звенит колокол, и кто-то зовёт: «Заходи, пассажир». Кажется, даже дома в этом романе умеют дышать и вздрагивать при звуке скрипящих колёс.

И всё это не пугает. Это, прости Господи, родное. Потому что в Москве каждый хоть раз чувствовал, как за спиной открываются невидимые двери. Кто-то — в маршрутку, кто-то — в другую жизнь. Небоходов не выдумывает — он подслушивает у города. В его книге Москва не декорация, а трамвайный диспетчер между мирами. Старая, уставшая, но не сдающаяся. Потому что если кто и знает, куда ведут рельсы, так это она.

«Нексустех» — это не просто компания, а стартап в аду с открытым счётом на бирже человеческих душ. Эти ребята торгуют метафизикой с такой уверенностью, с какой обычные маркетплейсы впаривают чехлы для айфона: ярко, напористо и без возможности оформить возврат.

Во главе — Тарнов. Харизматичный тип, который говорит так вкрадчиво, что даже самый стойкий скептик начинает кивать: «Ну да, душа — это действительно избыточный актив». Он не предлагает сделки — он оформляет их в виде презентации на 12 слайдов, с графиками, где демонизм растёт по кварталам. Настолько убедителен, что даже кот бы подписал NDA.

Внешне всё чинно: костюмы, переговорки, кофе из зерна. Но внутри — корпоративная оккультная бухгалтерия, где вместо бонусов начисляют фрагменты сознания, а за KPI отвечают сущности без выходных. Каждый сотрудник улыбается, как будто вот-вот вручит тебе подарок, но это будет твоя же душа — только перераспределённая и с меткой «для служебного пользования».

И самое пугающее: они не считают себя злыми. Они считают себя прогрессивными. У них нет клыков — есть повестка, нет трезубцев — есть CRM-система, где твоя сущность уже прикреплена к сделке. Мистика? Какая мистика. Это просто энергетический обмен, логистика, немного рефрейминга и многомерные партнёрства с теми, кто за гранью. Всё по документам.

Корпорация в романе — это зеркало: заглянешь — и видишь не чудовище, а то, что давно стало обыденным. Просто в этой реальности Excel-файл и есть книга теней.

Юмор в «Трамвае отчаяния» — тот самый, который не лезет в клоунаду, но подмигивает из-за угла: мол, мы тут, конечно, про исчезновение людей, душевные порталы и мистические корпорации, но чур без занудства. Здесь каждая строчка — с прищуром, а каждая сцена — с намёком, что автор не только знает, как закрутить интригу, но и не прочь слегка подтрунить над абсурдом самой реальности.

Трамвай исчезает быстрее, чем горячие пирожки в столовке. Причём с тем же звуком — только вместо «чавк» слышно «дзынь». Его не догнать, не остановить, не припугнуть контролёром — он вне правил, вне маршрутов и вне санитарных норм.

Рельсы под ним стонут, как баян после корпоративной вечеринки: вроде бы знакомый инструмент, а звуки такие, будто кто-то вспомнил всё плохое и сыграл в одну ноту. И каждый скрип — не просто звук, а сигнал: сейчас будет что-то очень странное, но почему-то логичное.

А пассажиры… Пассажиры растворяются без следа, как премия в кармане начальника: была — и нет, и вроде бы даже с документами, но попробуй докажи. Причём исчезают они не с истерикой, а с лёгким удивлением — как будто сами не верили, что их вдруг позовут в мир, где маршрутные указатели пишутся на шорохе воздуха.

Вообще, эта книга вся про то, что чудо — не обязательно волшебное. Оно может быть хмурое, с запахом гари и ноткой архивной бумаги. Но даже так — оно работает. Тут смешно от узнавания, весело от мрачности, и как-то уютно от всей этой загадочной чертовщины. Как будто город наконец перестал притворяться и просто показал, каким он на самом деле был всё это время.

Несмотря на всё мрачное — исчезновения, ожоги без огня, корпоративную чехарду с душами и трамвай, который явно не проходил техосмотр, — книга написана живо, с ухмылкой и внутренним подмигиванием читателю. Это не «ужастик для школьной курсовой», где за каждым углом сидит привидение с портфелем, а бодрый московский миф, сваренный на хорошем бульоне мистики, приправленный щепоткой сарказма и поданный в стильной литературной посуде.

Алексей Небоходов не пугает — он приглашает понаблюдать. Не трясёт за плечи, а ведёт по сюжету, как опытный экскурсовод по Тверскому краю потустороннего: «А вот здесь у нас исчез человек. А вот тут он вернулся, но уже с другой душой. А вот это депо — не входите, если вы сегодня не уверены в себе». И всё это — на фоне Москвы, в которой каждый встречный может оказаться персонажем, а каждый поворот — порталом.

Даже в самых тёмных моментах текст не теряет своей лёгкости. Не воздушности — нет, это не зефир на палочке, это скорее хороший советский шоколад с горчинкой. Его читаешь и чувствуешь: да, мир не идеален, но если смотреть внимательно — он полон чудес. Просто иногда они приходят в виде облезлого вагона и спрашивают: «Ну что, поехали?»

Это тот редкий случай, когда мистический роман хочется назвать добрым — не потому, что в нём все выживают, а потому, что он даёт ощущение: даже если всё катится в Исток, ты можешь сесть в первый ряд и посмотреть, как это красиво. И может быть — даже разобраться, зачем вообще всё это устроено.

Так что если вечером в вашем районе появится старый трамвай, медленно выкатившийся из тумана и позвавший звоном — не пугайтесь. Может, это просто новый экспериментальный маршрут от департамента метафизики и пассажирских перевозок. Ну, или пилотная версия доставки «Яндекс.Потустороннее». Только учтите: билет может быть в один конец, а обратно — уже по акции «поздно, дорогой пассажир».

Но, право слово, разве не ради этого мы и читаем? Чтобы в жизни, где всё давно по расписанию, появился хоть один вагон, который не объясняется, не оправдывается, не тормозит — а просто уносит нас туда, где всё снова возможно. Даже если вместо сидений — фантомы, а кондуктор слегка прозрачный.

Так что прислушайтесь. Не скрипят ли рельсы у вашего подъезда?

Читайте так же
Как бывшая воспитательница написала Евангелие кофейни
Как бывшая воспитательница написала Евангелие кофейни

Сказка без сюжета, но со вкусом пирога: как Катя Тева спасает мир теплом

Русский постапокалипсис без зомби: чайник кипит, совесть не греется
Русский постапокалипсис без зомби: чайник кипит, совесть не греется

Зомби отменяются — душно и без них. В русском постапокалипсисе выживают не за счёт бензина и дробовика, а через...

Нобель за конец света
Нобель за конец света

Нобель по литературе достался человеку, у которого точка встречается реже, чем радость в новостях. Ласло Краснахоркаи...

Малый жанр на больших понтах
Малый жанр на больших понтах

Короткий роман стал новой нормой: меньше страниц — больше хайпа.