Когда кажется, что хуже уже не будет — появляется книга Ирины Лейк. А потом ещё страница. А потом ещё сто. И всё это время ты читаешь и думаешь: «Может, это сатирическая пародия? Может, сейчас кто-то выскочит и скажет: “Расслабьтесь, мы прикалывались”?» Нет. Это на полном серьёзе.
Называется — «Сто способов сбежать». И правда: от смысла, от сюжета, от диалогов, от здравого смысла. От всего. Автор честно предупреждает в заголовке — бегите, пока не поздно.
Героиня — тревожная женщина, которая сначала боится самолёта, потом боится мужа, потом боится подругу, потом боится Францию, потом боится правду, потом боится себя. Что она делает всё это время? Сидит и боится. Потом лежит и боится. Потом ест, пьёт, укачивается, обижается, и опять боится. Это не роман — это затяжная паническая атака, записанная в Word.
Алёша — муж. Тряпка. Говорит мало, думает ещё меньше. Функция: молчать, поддакивать, возить чемодан. Оля — подруга. Карикатурная победительница конкурса «я уехала в Европу и теперь просветлённая». Говорит штампами, живёт как реклама йогурта. Франция — страна, где, по задумке автора, должно было произойти что-то. Не произошло.
На сотой странице читатель начинает вести собственный счёт — сколько раз он попытался бросить книгу, но чувство вины пересилило. Это и есть главный конфликт сюжета. Читатель против своей совести. Ирина Лейк побеждает обоих.
Бег по замкнутому кольцу
Пересказывать сюжет этого чуда — всё равно что объяснять, как работает кружка с надписью «дыши»: бесполезно, но показательно. Итак. У нас есть героиня, собранная из остатков форумов про тревожность, аптечных чеков и маминого «надень шарф, а то продует». Она боится всего: самолёта, автобуса, Франции, чужих взглядов, собственных мыслей и, главное, правды. Правда в этой книге вообще самый страшный антагонист — появляется редко, но сразу вызывает рвоту, слёзы и сцену с фразой «Про члены!» как вершину литературной подачи.
Её муж Алёша — человек-грелка. Он есть, чтобы не раздражать. Добрый, тихий, мягкий, как вязаный носок. Его основная функция — возить жену, терпеть жену, не спорить с женой и внезапно, к сотой странице, сообщить, что он, оказывается, всё это время знал тайну и просто «не хотел расстраивать». Это не персонаж, а функциональный абажур: свет есть, смысла нет.
Подруга Оля — всё, что осталось от мечты о новой жизни в Европе. Она живёт во Франции, в доме с коровами и виноградниками, и выглядит как памятник “успешной эмиграции в Инстаграме”. Она улыбается, гладит стены, говорит терапевтическими лозунгами и, разумеется, без предупреждения втаскивает героиню в сюжет, которого здесь нет. Оля нужна не для конфликта — она нужна, чтобы автор могла выдать реплику «Я просто живу, как хочу» и дать читателю иллюзию, что это звучит как вызов, а не как подпись к фото с пастой и бокалом вина.
Всё остальное — это дорога. Дорога внутрь ничего. Пейзажи, страхи, таблетки, сцены, где героиня боится своей подруги, потом мужа, потом картины на стене. Никаких решений, никаких поворотов. Только движение ради движения. Бег ради бега. Паника ради симпатии. Сто способов сбежать — и ни одного способа начать сюжет.
Театр комедии и таблеток
А теперь — внимание, сцена. Великая. Великая, как тот момент, когда ты роняешь бутерброд маслом вниз, но в слоу-мо. Героиня, вооружённая тревожностью, как бронежилетом из марли, решает лететь во Францию. Но лететь — страшно. Поэтому она берёт с собой: 1) бабушкины таблетки от «всего», 2) коньяк из дьюти-фри, 3) чувство вины весом с чемодан. Результат — полный обморок сознания. Выключается не только героиня, но и сюжет. Это не сцена — это первый в истории литературный ДТП между психотерапией и Duty Free. Машина — сознание. Водитель — Лейк. Спутники — тревога, бессмыслица и запах просроченной мелиссы. Очнулась героиня в машине и, внимание, решила, что едет не по Франции, а в Краснодарский край. Почему? Потому что мозг тоже сбежал. Просто выпрыгнул в окно, махнув рукой: «Я дальше не поеду». Это всё, что надо знать о конструкции этого романа.
А дальше — туман. Не художественный. Настоящий. Он в каждом предложении. В каждом «я не знаю, что со мной». Лейк пишет так, как будто каждое слово она сначала ударила ложкой по столу, потом извинилась, потом решила оставить, но в скобках. Её проза — это записка, оставленная на подоконнике: «Простите, если что». Ты читаешь и чувствуешь, как текст сам отодвигается от тебя. Он не хочет навязываться. Он хочет исчезнуть, но боится. Потому и существует. На слабо.
Если бы этот роман был человеком — он бы сказал: «Извините, я случайно оказался на полке. Я вообще-то не книга. Я просто тревожный эпизод, растянутый на двести страниц».
Франция как побег от мысли
Дальше — ферма. Оля. Франция. Мечта любой уставшей жительницы панельного кольца. Оля живёт в доме с виноградниками, белыми коровами и вечной самоиронией. Сразу понятно: перед нами не человек, а ходячая брошюра “Как уехать в Европу и стать собой за 6 шагов и одну визу”. Ирина Лейк описывает всё это с такой любовью, как будто получила спонсорство от министерства сельского хозяйства Франции. Дом, сад, коровы — всё дышит, цветёт, пахнет и доит. Особенно доит.
Белые аквитанские коровы — самые живые персонажи книги. Они хотя бы мычат с чувством. Ни одна из них не плачет в уголке из‑за того, что муж не сказал правду. Ни одна не устраивает истерику на фоне кемпинга нудистов. Они просто стоят и жуют — и ты им завидуешь. Потому что у них хоть мотивация понятная.
Вся французская часть романа написана так, как будто автор сама там не была, но очень старалась не облажаться. Франция у Лейк — это не страна. Это терапевтический фон, где тревога красиво сочетается с багетом. Где вместо конфликта — лаванда, вместо поступков — сыр с плесенью, а вместо жизни — комфортный побег в метафору. Тут не живут, тут учатся “принимать себя” и “пить по одному бокалу за ужином”.
Ферма Оли — не место действия, а точка сборки для всех фантазий о жизни после бегства. Проблемы решаются тем, что их нет. Мужчины — отсутствуют. Штампы — присутствуют. Всё это похоже не на роман, а на рекламный буклет в психотерапевтическом стиле: «Франция — страна, где даже твоя тревожность говорит спасибо».
Великая сцена «Про члены!»
И вот — кульминация. Сцена, которую автор наверняка прописывала с дрожью в пальцах и верой в вечность. Та самая гроза, напряжение, наконец-то кто-то что-то должен сказать, вот-вот произойдёт что-то важное. Страсти кипят, молнии сверкают, и вдруг — бах. Героиня, находясь в эпицентре эмоционального апокалипсиса, кричит: «Про члены!» Просто так. Вслух. Без подготовки. Без контекста. Просто срывается и швыряет в лицо подруге эту фразу, как пластиковую вилку в банкетном зале. Народ ждал страсти — получила шутку из 5‑го класса. Вместо драмы — физиология. Вместо катарсиса — «хи‑хи». Нервный срыв автор подаёт как философию тела, но на деле это стендап без зрителей. Сцена, которая должна была быть поворотной, превращается в мем, который не сохранился. Занавес падает, публика молчит, где-то кашляет режиссёр. Героиня краснеет, сюжет синееет, подруга уходит, а книга окончательно уезжает в зону, где живут фразы: «ну хоть что-то должно было случиться». И вот случилось. Только теперь хочется не продолжения, а переиздания — с аннотацией «не читать натощак».
Литературная пустота
Смысл книги? Он есть. И звучит так: «а давайте просто ничего не будем делать, но будем вести себя, как будто это страшно важно». Всё. На этом можно закрыть ноутбук и бежать от себя — как это делают все персонажи этого романа.
Это не сюжет — это марафон по бегу на месте. Это не история — это тревожная версия «Сбежавшей невесты», только никто никому не делает предложение, потому что все боятся поговорить. Автор честно рассказывает: сбежать — это выбор. А потом забивает этим выбором каждую сцену, каждый диалог, каждый забор в Бургундии.
Пытаешься понять: о чём это всё? Ответ — о ничём. Но с паузами. С длинными, тёплыми, бессмысленными паузами. Это как если бы ты смотрел сериал, где каждая серия — это сорок минут, как человек сидит в такси, и только на последней секунде говорит: «а может, я зря поехала?..» И титры.
Сравнить роман можно только с одним — с йогой для выгоревших: дыши, не думай, сбегай красиво. Причём дышит тут только бумага. Всё остальное либо лежит, либо дрожит. Ни одного поступка, ни одной эмоции, которую нельзя было бы заменить фразой: «ну я не знаю, как правильно».
И да, вот финальный диагноз. Это не роман — это плед. Он ничего не делает, но тёплый. Он ничего не говорит, но мягкий. Он не имеет смысла, но зато подходит ко всему. Роман-плед: идеально, чтобы забыть, зачем ты его открыл. Или, лучше, чтобы вообще не открывать. Надел на плечи — и пошёл жаловаться на жизнь. Как это делает героиня. Как это делает автор. Как это делает читатель, который не сбежал вовремя.
Суп-пюре по-лейковски
Ирина Лейк — это писательница, которая вышла из зоны комфорта, но так и не поняла, что уже вышла. Хотела написать о свободе, но застряла в уютной кастрюле с надписью «не трогай, обожжёшься». Её роман — это как если бы чеховская трёхкопеечная драма оторвалась от табуретки, но не смогла покинуть кухню, потому что чайник уже кипит.
Она инструктор по выживанию в мире, где страшно выбрать салат в ресторане. Не строит сюжет — расставляет подушки. Не пишет — бормочет под нос. Её стиль — это когда вместо кульминации в тексте появляется фраза: «И я подумала: а может, не надо?..» И ты такой: да, может, и не надо было всё это.
Героиня Лейк — тревожная саше с ароматом грушевой вины. Муж — подушка с глазами. Франция — одеяло. А сама автор — это женщина, которая считает, что фраза «пить вино и не бояться» — это уже литература. Это даже не женская проза. Это литературная ароматерапия для тех, кто не справился с сериалом “Триггер”.
Текст у неё как суп-пюре: однородно, тепло и непонятно, что именно ты ешь. Психологическая манная каша, в которой кто-то уронил тревожность, потом сахар самопомощи, потом забыл выключить плиту и ушёл «на йогу внутрь себя». А читатель остался — глотать безвкусное и думать, где он свернул не туда.
И вот ты дочитал. Герои разбежались. Сюжета не было. Смысл просачивался, как чай из пакетика после второго круга. Книга закончилась, а ты всё ещё ищешь, где она начиналась. Наступает тишина. Такая, как бывает после Zoom-конференции, где все участники отключили звук и забыли, зачем вообще пришли. Хочется хлопать, но только по лбу. Хочется что-то запомнить, но мозг уже покинул чат. Аплодисменты — вежливые, как на корпоративе бухгалтеров. Антракт затянулся, публика уже вышла курить. В воздухе осталась только фраза: «Я просто живу, как чувствую», — и одинокая белая корова, которая мычит от стыда за всех. Сто способов сбежать — и ни одного, чтобы вернуться в литературу. Занавес. Зуммер. Плед. Финал.
