Всё началось с того, что одна тихая женщина по имени Елена Нещещрт продавала Тургенева и Букашкину, пока не поняла, что живёт в театре абсурда. И вместо того чтобы вызвать санитаров, она взяла ручку и всё записала. Так родилась книга, которая должна была называться «Молитесь, вы зашли не в тот отдел», но вышла под более мирным именем — «Байки книготорговца».
Перед нами не мемуары, не исповедь, не роман. Это видеорегистратор на груди у продавца книжного, уставшего объяснять, что «Гоголь — не хоррор», «Библия — не женская проза», и «глиттер» — это не то, что вам показалось, гражданин.
Сюжет простой: ты заходишь в магазин за книгой, а попадаешь в социальный эксперимент. У прилавка собираются лучшие представители народной культурной деградации: бабушки с комплексом Жанны д’Арк, папаши с лицами как у каменных статуй, и клиенты, уверенные, что слово «букинист» — это диагноз. Каждому надо «что-то идеальное, чтобы всё сразу поняли». Желательно за сто рублей и чтобы ребёнку понравилось.
Магазин, где разворачиваются эти сцены, — не торговая точка, а филиал ада на земле, где продавец одновременно играет роли психолога, переводчика с языка «ну, такая синяя, про мальчика», и шамана, на которого возлагают надежды по спасению семейного чтения. Знания, эмпатия и выдержка — да, конечно. Но главное оружие — это умение не заржать, когда взрослый мужик спрашивает, есть ли «новая книжка про Гарри Поттера, но без магии».
Авторы, издатели, педагоги, бабушки, случайные прохожие — все участвуют в этом танце у полки. Кто с манией величия, кто с трясущейся рукой, кто с желанием «воткнуть по акции». Продавец смотрит на это как опытный бармен в день зарплаты — и молча упаковывает «Краткий курс Каббалы для детей от трёх лет».
Но главное, что делает Нещерт — она не жалуется. Она смеётся. Зло, точно, метко. Она ставит диагноз покупателям, которые думают, что книжный — это храм, а ведут себя как в секонд-хенде. Она разоблачает вечную национальную позу: прийти, ничего не знать, но быть уверенным, что тебе все должны, и ещё книжку упаковать, и скидку дать, и про автора рассказать, которого ты даже не выговоришь.
«Байки книготорговца» — это не просто книга. Это зеркало, в котором мы, культурные потребители, выглядим как спектакль на грани срыва. Ироничный, печальный и до слёз знакомый. Это когда ты ржёшь — а потом вдруг осекаешься: «Ой, а это же я…».
Родители вместо спецназа
Главный культурный герой сегодня — это родитель, который врывается в книжный с формулировкой «нам надо что-то важное для ребёнка» и видом, будто сейчас по этой книге будут лечить рак. Не ребёнка — цивилизацию. Желательно быстро, желательно дёшево и чтоб с иллюстрациями, но без этих ваших художников.
Он заходит как инспектор Рособрнадзора: хмурый, уверенный, что сейчас раскроет антисемейный заговор прямо между полкой с фэнтези и разделом с поп‑апами. На подходе уже слышно боевой клич: «Дайте что-нибудь хорошее!» — с интонацией, как будто ты лично втирал его сыну «50 оттенков серого» вместо «Карабаса-Барабаса».
Продавец, отработавший семь лет в лавке рядом с вокзалом, не пугается. Взгляд у него уже стеклянный, как у кассира в «Пятёрочке», которого спрашивают, где вино без алкоголя и совести. Продавец уточняет: «А сколько лет ребёнку?» — «Семь. Но развитый. Хотим, чтобы читал с душой. Как мы в своё время». То есть как? Под партой и от страха перед родительским ремнём?
Пока мама требует «что-то поучительное, но весёлое, чтобы не пропаганда», бабушка уже трёт руками над сборником басен, чтобы снова всучить детям моральную клизму в обложке с журавлём. Девиз их один: мы ничего не поняли в жизни, так пусть и дети не поймут.
Сам ребёнок где-то рядом, вяло интересуется книгой про динозавров, но его интерес — это угроза семейной миссии. «Это фуфло», — отрезает мать. — «Там только картинки». Её идеал — кирпич из слов, который он не прочтёт никогда, но будет хранить как проклятие.
В итоге они берут сборник сказок с лицом «мы сделали всё, что могли», только без фантазии и надежды. Ребёнок будет смотреть в потолок, книга — в полку, а бабушка — в пустоту, в которой раньше была культура.
А ты, продавец, снова стоишь и улыбаешься, потому что знаешь: завтра придёт новый «просветлённый». С теми же запросами. С той же уверенностью. И с тем же полным отсутствием понимания, что книги — не шприц в задницу, а диалог. Но кто здесь слышит?
Нещерт всё это описывает с ледяной грацией хирурга, который режет абсцесс без наркоза. Смешно? До боли. Жалко? Только книжки. Потому что они — единственные, кто в этой сцене ничего плохого не сделал.
Секретные покупатели ада
Они заходят тихо, как будто случайно. Заглядывают внутрь, нюхают воздух, щупают книги с выражением лица, будто ищут бомбу. А потом выдают: «Посоветуйте что-нибудь». И ты, глупая душа, ещё радуешься. Ну наконец-то, думаешь. Сейчас будет разговор. Сейчас будет внятный запрос. Сейчас мы вместе найдем путь к сокровищам.
Ага. Щас. В ответ — жеваное: «Ну, не классику, но чтобы серьёзно. Не фантастику, но чтоб мозг взрывался. Без политики, но про современность. Без слёз, но чтоб душу выворачивало. Чтобы я это читал — и понимал: вот она, книга!»
Вот она, клиника.
Каждое слово — фугас. Каждое уточнение — пощёчина логике. Они хотят, чтобы книжка была как пельмени: быстро, вкусно, без последствий и чтобы «бабушка делала». Но при этом с ноткой Нобеля. И чтоб за 400 рублей, а лучше бесплатно, но с рекомендательным письмом от Стивена Кинга.
Скажешь Пелевин — закатят глаза: «Там же эзотерика». Скажешь Лимонов — «политика и психопат». Предложишь Сорокина — «слишком извращённо». Классика? — «Это нам навязывают». Современное? — «Это для молодых». Русское? — «Да ну, депрессняк один». Зарубежное? — «Мы своё не читаем, а лезем туда». Что остаётся? Ничего. Кроме их личной боли и абсолютной уверенности, что продавец сейчас достанет из-под прилавка ТУ САМУЮ книгу. Спецзаказ от Господа.
А когда не достаёт — начинается допрос: «Вы вообще всё это читали?» С выражением, будто ты только что предложила им чтение без QR-кода. И вот ты стоишь, продавец, у которого за плечами восемь тысяч книг, бессонные ночи, выдохшееся зрение и пыль в лёгких, а перед тобой стоит человек, который в последний раз читал в армии, но сейчас он решает, достойна ли ты своей профессии.
Нещерт таких не описывает — она их распинает. Она видит их насквозь, как рентгеновский аппарат, настроенный на «идиотизм в фазе цветения». И каждая страница её книги — это пощёчина покупателю, который уверен, что знает о книгах всё, потому что однажды держал в руках «Шантарам».
Это даже не байки. Это протоколы допросов продавца книг человеком, который пришёл не читать, а доказать, что он культурнее всех, потому что ничего не выбирает.
Дивизия бабушек переходит в наступление
Если вы думаете, что ад — это очередь в «Читай-город» на 14 февраля, вы просто не были в детском отделе книжного во время визита культурного спецназа. Бабушки, дедушки, тётушки из блока «Живое наследие» и командированные из дивизиона «Союза семейного уюта» входят в магазин с походкой экспертов ЮНЕСКО. Они не ищут — они инспектируют. Они не выбирают — они мстят. За Пушкина. За Чуковского. За то, что сегодня в сказках, о, Боже, может быть слово «попа».
Первый удар наносится по полке с современной детской прозой. «А это что такое?!» — с хрипом говорит бабушка, поднимая «Сказку про медведя, который не хотел мыться» двумя пальцами, как дохлую крысу. Вторая тут же вытаскивает «Азбуку чувств» и начинает читать вслух, с выражением казнённой патриции: ««Если тебе страшно — это нормально». Что за чушь?! Мы в наше время боялись — и правильно делали!»
Тут же начинается выкручивание рук продавцу. «А почему у вас нет нормальных сказок?! Где наши? Где Кащей? Где «Мойдодыр», чтобы зубы скрипели?!» Когда продавец с осторожностью достаёт сборник классики, начинается финт ушами: «Нет, не это издание. Там неправильные картинки. Где те, где мы плакали? Где чёрно-белое? Где страх?»
И всё. Дальше — погром. Зверский обход отдела с допросом каждого автора: кто он, откуда, почему написал такое, и главное — где были органы, когда это всё печаталось. Кто нарисовал лису с ресницами. Кто разрешил волку быть в худи. Почему колобок улыбается. Колобок должен страдать, иначе ребёнок не поймёт жизни.
Задача таких визитёров проста: вычистить всё чуждое, отстоять мораль и объяснить детям, что культура — это боль, кровь и минимализм. Что если в книжке много цветов — это уже разврат. Что если медведь шутит — это уже путь в наркологию. И что если ребёнок смеётся — книжку надо немедленно сжечь.
Нещерт описывает это с ледяной грацией выжившего. Словно она держалась за стойку, пока бабушка читала «Трёх поросят» с интонацией прокурора. И стояла на посту, когда очередной дед требовал «что-нибудь про Родину, но не с этим вашим сюсю».
Детский отдел — это фронт. Там каждый день идёт бой. Не за книги. За прошлое. За иллюзии. За картонные идеалы с усами. И пока дети выбирают книжки про дружбу и динозавров, из-за спины на них дышит целая эпоха — пахнущая канифолью, нафталином и святой убеждённостью, что хорошая книга — это когда ребёнок плачет, но благодарит.
Как вокзальная шиза нашла книжный
Если ваш магазин находится рядом с вокзалом — поздравляем. Вы не продавец, вы диспетчер чистилища. Вы не отпускаете сдачу — вы диагностируете клиническую картину на месте. Тут книги не покупают — тут исповедуются, колдуют, бредят, ищут знаки. Детектив в мягкой обложке? Нет, милый. Это психотерапия без лицензии.
В девять вечера книжный превращается в санитарный отсек для тех, кто опоздал на последний поезд и теперь пытается найти в «Кратком курсе буддизма» способ выжить в этом городе. Начинается всё с лёгкой дрожи в дверях. Сквозняк открывает створку — и входит Он. Ветеран духовных исканий. Шапка с нашивкой «Сочи 2014», взгляд шамана на пенсии. «А вы, — говорит он, не здороваясь, — можете выйти поговорить?» Нет, он не хочет купить книгу. Он хочет контакта с человеческой душой. Желательно продавца. В идеале — женщины. Чтобы объяснила, почему жить больно, но книга «Мастер и Маргарита» не помогает.
Следом появляется мужчина с видом пророка и кошельком из «Почта России». Он берёт Коран. Медленно. С уважением. Долго молчит. Потом оставляет сдачу в виде монет, которых Центробанк уже стесняется. «На кофе. Мне Бог велел». Исчезает, не оборачиваясь. Запах амбре остаётся в отделе «Нехудожественная литература» ещё сутки.
К полуночи заходит дама. Парфюм «Женская судьба», шлейф — от платформы №7. Говорит: «Мне что-нибудь… сакральное». Продавец, не моргнув, тянется за Кастанедой. «Нет, это всё чушь. Дайте что-нибудь… с дыханием. Но чтобы не эзотерика. А чтобы нутро шевелилось». Дальше 40 минут она рассказывает о своём сне, в котором был Чехов, утка и кассовый аппарат. Уходит с «Притчами суфиев». Возвращается через два дня — клянётся, что вы её спасли. Плачет. Потом требует обмен.
Нещерт наблюдает этот вернисаж вокзальных душ, как оператор криминальной хроники: без жалости, без подушечек. Каждый день у неё — «Битва экстрасенсов: книжная лига». Кто-то требует «что-то такое, чтобы прочитал и понял, зачем родился». Кто-то — «книгу, где все умирают, но не страшно». Один просил «книгу про одиночество, но не чтоб грустно, а чтоб красиво, как в рекламе метро».
Все они ищут смысл. На развале с уценкой. С тремя рублями в кармане и головой, забитой голосами. А продавец — стоит. Смотрит. И не вызывает охрану. Потому что это её смена. А значит — её шабаш.
Шоурумная проституция с запахом страниц
Если вокзальные визионеры — это сумасшедшие с поэтическим уклоном, то эти — циничные как Excel. Их зовут маркетплейс‑паломники. Они входят в книжный не как в храм, а как в примерочную. С умным видом листают, нюхают, щупают, щёлкают камеру, задают уточняющие вопросы, кивают как на собеседовании. А потом — исчезают. Бесследно. Потому что покупать они будут на «Вайлдберриз». Там дешевле. И совесть не берёт — ведь «здесь же не обязаны, правда?»
Продавец, дурак старой школы, всё ещё верит в человеческий интерес. Отвечает, показывает, объясняет, находит нужную страницу, сравнивает шрифты, демонстрирует закладку. А потом слышит фразу-отбойник: «Спасибо, я подумаю». В этот момент у книготорговца внутри трескается что‑то живое. Потому что он знает. Это не «подумаю». Это «я уже заказал, пока вы объясняли».
Нещерт называет это шоурумингом. Но по факту — это культурный стриптиз. Продавец раздевается до профессиональной наготы, демонстрирует обложки, аннотации, собственные чувства. А клиент… уходит платить другому. «Я бы купил здесь, конечно, но сто рублей разница. Понимаете?» Да, понимаем. Вы здесь — как в дорогом ресторане, но едите дома из контейнера, потому что «экономия». Только вы при этом ещё и официанту тычете в меню, делая вид, что платите.
Самое мерзкое — они не врут. Они искренне считают, что книжный — это выставка. И что продавец — это приложение к алгоритму. Что можно посидеть в тишине, полистать, получить мнение живого человека — и пойти тратить на безликий склад, где упаковщик не отличит «Оруэлла» от «О’Крошки».
И ведь жалуются потом те же самые. «Исцарапанная пришла! Без закладки! Три дня везли! Почему на «Озоне» не сказали, что бумага серая?» А потому что «Озон» не продавец. Он логистика. А магазин — это глаза, голос, память, рекомендация, эмоция. Но кто ж теперь на это тратится, когда можно кликнуть и ждать, как премию за бездушие?
Продавец в таких случаях не спорит. Он улыбается. Как кассир, которого обвинили в том, что он не даёт скидку «по карте мужа». Как врач, которому объясняют, что чеснок лечит рак. Он просто ставит книгу на место. И ждёт следующего гения потребления, который зайдёт «посмотреть», потому что «в интернете фото хуже».
Речевой понос как национальный нарратив
Добро пожаловать в словесный инквизиторий. Здесь каждое второе обращение — лингвистический взрыв в духе позднего постмодерна с примесью анального фольклора. Здесь продавец книг — это не консультант, а крипторасшифровщик. Он не работает — он выживает, расшифровывая осколки фраз, которые покупатели выблёвывают с гордым видом «я же ясно сказал».
Легендарный эпизод. Женщина средних лет, уверенная как министр, входит и выдаёт фразу, которую продавец вспоминает по ночам с приступом шизофазии: «У вас есть клитер?» Пауза. Продавец гуглит в голове «феминистская полка», «книга по телесности», «проза нового тела». Женщина смотрит требовательно. Через три минуты выясняется: ей нужен глиттер. Глиттер, блестки, сраные блёстки для детского альбома. И да, книга действительно называлась «Творим с девочками!». Где она увидела там клитор — неизвестно. Возможно, это был её внутренний запрос. Возможно, она просто решила, что книжный — это филиал секс-шопа для педагогов.
Другой случай. Мужчина лет шестидесяти, одетый в «я уважаемый человек», протягивает список. В нём: «Шапочка 67 года, желательно с иллюстрациями». Продавец, сдерживая подёргивание века, спрашивает: «Вы сказку ищете?» — «Нет, Ремарка». Оказывается, он имеет в виду «Трёх товарищей» в советской обложке, где на девушке была красная фуражка. Всё. Этого достаточно, чтобы навсегда окрестить книгу Шапочкой.
А потом — гость особой породы. Он хочет сканировать книгу. Не купить. Не почитать. А просканировать. Но, — внимание, — только из моих рук. Он держит, ты сканируешь. Пальцы чужие — сакральные. Контакт с бумагой — эксклюзивный. И это не прихоть. Это паранойя в чистом виде, отлитая в фразу: «Я доверяю только себе. Вы, мало ли, что сделаете».
Каждый такой случай — как инсульт по книжной памяти. Тебя просят «Пелевина, который про пиратов, но с философией». Или «Того, кто умер, но писал живо». Или «Про собаку, но чтобы она не умирала в конце, потому что я плакала двадцать лет назад».
И всё это не вымысел. Это хроники погружения в языковую анархию. Где слова — пьяные, смыслы — скрыты, а покупатель — бог, даже если у него в голове глиттер и на языке «ну вы же поняли».
Нещерт это не комментирует. Она фиксирует. Без жалости. Без эмпатии. С холодным отвращением усталого наблюдателя, которого заставляют третий час подряд объяснять, почему «книга про ведьму, которая спасает лес» — это не манифест против православия.
Витрина как акт культурного вандализма
Если вы всё ещё думаете, что книжная витрина — это для оформления, вы не поняли главное. Это не реклама. Это выстрел. Это культурный коктейль «Молотова», залитый в прозрачное стекло, чтобы город видел: внутри — ещё живы, ещё дерутся, ещё кидают Пелевина рядом с «101 рецептом любви», потому что достали все.
Витрина в книжном — это месть. Это срыв. Это когда на тебя третий раз за день наорали за отсутствие «новинок от Достоевского», и ты выкладываешь в окно «Как разговаривать с идиотами» между «Детской Библией» и «Семь раз отмерь, один закопай». Потому что ты больше не веришь ни в книжный рынок, ни в людей, ни в нормальную логистику. Зато веришь в витрину.
Нещерт описывает это как есть. Без сантиментов. Без «визуального кода». Продавец — это дизайнер‑мститель. Он не оформляет. Он провоцирует. Он с утра выставляет «Феминизм для чайников» и «Здесь был Вася» рядом, и сидит, считая, через сколько минут зайдёт первая тётка с лицом «я сейчас всё здесь перекрещу».
Иногда выкладка выходит случайно. Идеально случайно. В одну линию ложатся: «Краткая история дерьма», «Думай как миллионер» и «Гоголь. Полное собрание». Люди проходят, ржут, фотографируют. Один останавливается и спрашивает: «Это шутка?» Да, милый. Это жизнь.
Иногда — чистая злоба. Выкладываешь «Камасутру» и «Справочник хирурга» на одну полку. Чтобы подумали. Чтобы ахнули. Чтобы позвонили директору. Чтобы ты, хоть раз в жизни, почувствовал, что не просто вытираешь пыль, а делаешь искусство.
И самое главное — эти витрины видит улица. А улица тупит. Останавливаются мужики в трениках, читают «Экзистенциализм — это гуманизм?» и делают вид, что поняли. Останавливаются школьницы, фоткают обложку с голой бабой и ржут. Останавливаются старушки и шепчут: «Надо же, чтобы вот такое… и в окне!»
Вот оно — признание. Не покупка. Не похвала. А момент, когда кто-то моргнул и понял, что мир сложнее, чем думал. И всё это — через стекло. Через вызов. Через обложку, которая лежит не там, где «по жанру», а там, где — по боли.
Продавец ничего не объясняет. Он выкладывает. Он стреляет книгами в пространство. И если витрина сработала — ты почувствовал себя живым. А если нет — ну и чёрт с ним. Завтра будет новая. Ещё злее. Ещё глупее. Ещё честнее.
Книжный психотерапевт с кассой
Добро пожаловать в финальный круг книжного ада, где продавец — не консультант, а шаман‑наёмник, ежедневно проходящий квест «Угадай, что хочет человек, который сам не знает, что он человек».
Он заходит уверенно. Говорит в лоб: «Посоветуйте что-нибудь сильное». Продавец: «В каком жанре?» Он: «Неважно. Главное — чтобы изменило». То есть он пришёл за литературной химиотерапией, но хочет, чтобы её сделали весело, быстро и с бесплатной доставкой.
Игра начинается. Предлагаешь классику — морщится: «Слишком умно». Современное — морщится: «Слишком модно». Говоришь: «Вот Пелевин». Он шепчет: «Ой, ну Пелевина все читают». В смысле «все» — это он сам в прошлом году в маршрутке видел, как кто-то держал книгу. Всё, достаточно, чтобы вычеркнуть автора из списка.
Он хочет не книгу. Он хочет персонального культурного мессии, упакованного в твёрдую обложку. И чтобы внутри — ответы на все вопросы, которые он даже не сформулировал. Чтобы прочитал — и осознал, что теперь может жить. Чтобы эта книга стала ему мамой, психологом и тёплым худи в минус двадцать. Но чтобы не нудно. И с сюжетом.
Нещерт не умоляет. Она режет. Потому что каждый такой «ищущий» — это не клиент, это гастрольный номер: человек пришёл показать внутреннюю драму, а продавец должен сыграть в угадайку, где главный приз — благодарное мычание и чек на 489 рублей.
А главное — он уйдёт с видом «вы мне не помогли». Потому что никто не может помочь тому, кто хочет найти книгу‑волшебство, но боится при этом прочесть больше трёх страниц без картинки.
Продавец остаётся на месте. Он снова проиграл в игру «эмпатия против невроза». Но завтра придёт новый. С новой болью. С новым лицом. С тем же вопросом: «А у вас есть что-то… настоящее?» Да, есть. Но не для тебя.
«Я просто посмотреть»: некролог книжной культуре с фотографией в полный рост
Мы живём в стране, которая закрывает книжные магазины с выражением благородной скорби, а потом устраивает истерику, что «опять негде купить «Анну Каренину» в тканевом переплёте». В стране, где любимая национальная поза в книжном — руки за спиной, лицо как у музейного смотрителя и фраза: «Я просто посмотреть». Это как подойти к умирающему, заглянуть в глаза и сказать: «Я не врач, я эстет».
Нещерт написала книгу не про книжную торговлю. Она написала книгу‑зеркало, в которое ты смотришь и видишь себя — жалкого, капризного, уверенного, что тебе все должны. Покупателя без намерения купить. Читателя без привычки читать. Умника с телеграм-каналом «100 книг, которые изменили меня (я не читал, но звучит мощно)».
Каждая глава — как витрина: вроде весело, а потом понимаешь, что это про тебя. Ты тоже спрашивал «что-нибудь лёгкое, но чтобы по позвоночнику». Ты тоже морщился на иллюстрации. Ты тоже говорил «дорого», когда книга стоила меньше обеда. Ты тоже делал фото на фоне «Преступления и наказания», чтобы выложить «умный вечер». И ты тоже уходил с пустыми руками, думая, что ничего не потерял.
А книжный магазин — умирал. Молча. Под кондиционером. Под пыльными томами. Под просьбами «а есть что-нибудь, чтобы стало хорошо, но без всяких соплей».
«Байки книготорговца» — это не сборник историй. Это чёрная комедия о том, как мы приходим в место, где нас любят, и уходим, не заплатив, даже словом. Это культурный рентген, где видно: мы не потеряли интерес к книгам, мы потеряли уважение к тем, кто их нам показывает. Продавец — последняя фигура на доске. И мы, ржущие, торгующиеся, позирующие — снимаем короля, потому что не хотим платить за ход.
Так что читайте эту книгу. Смеясь. Как над хорошей сатирой. А потом закройте и вспомните, как сами сказали: «А у вас здесь есть что‑то… ну, чтобы за душу». Есть. Вот. Эта книга. Только, пожалуйста, не листайте. Покупайте. Потому что в следующий раз — вы придёте, а магазина уже не будет. Останется только зеркало. И ваша рожа в нём.
