Онлайн-проект «Новые голоса» на ЛитРес вылупился так внезапно, что даже алгоритм сперва подпрыгнул от собственного креатива. Проснулся утром, зевнул цифровым ртом и решил: хватит ждать, пока люди что-то организуют, пора самому объявлять культурную революцию. Один клик — и вот уже ЛитРес делает вид, что запускает проект, хотя ни сцены, ни ведущих, ни живых людей рядом не обнаружено. Только коварный нейросетевой шум, который уверенно заявляет: «Сегодня я — главный по голосам, и если вам что-то не нравится, перечитайте политику конфиденциальности».
Название «Новые голоса» звучит оптимистично, пока не понимаешь, что на платформе «новые» они ровно до того момента, как автор успеет дописать первый абзац. Потом голос мгновенно стареет, умнеет, нуднеет и превращается в классический отечественный стон: опять никому не нужен, опять рейтинг 3.9, опять читатель бросил книгу на десятой странице и ушёл смотреть рилсы про маникюр. Проблемы у всех, конечно, прежние, просто теперь они громче — ЛитРес любезно выкрутил регулятор до максимума, чтобы слышно было, как каждый дебютант захлёбывается собственной искренностью.
А проект… проект делает вид, что всё это — торжество литературы. Хотя со стороны кажется, будто алгоритм просто открыл окно, вдохнул свежий серверный воздух и выдал приказы: сортировать писателей, награждать случайных, короновать тех, кто хотя бы загрузил обложку без бликов. Праздник получился такой, что даже роботы в техподдержке притворяются занятыми, чтобы лишний раз в этом не участвовать.
Дебютантов больше, чем читателей
Спецпроект ЛитРес устроен так, будто его собирали в спешке какие-то невидимые стахановцы цифровой эпохи: сцены нет, жюри не завезли, воздуха для творчества тоже как-то не предусмотрели. Единственный звук, который сопровождает этот парад молодости, — это нервные клики по кнопке «Читать фрагмент», потому что никто уже не верит длинным аннотациям. Читатели открывают отрывки, морщатся, закрывают, снова открывают — словно пытаются понять, это действительно литература или рекламный вирус, который прикинулся романом.
Самое смешное, что дебютанты в этом проекте размножаются быстрее, чем успевает загрузиться страница. Пока один читатель дошёл до середины абзаца, где автор мучительно ищет рифму к слову «небо», на платформе уже появилось ещё трое новичков, каждый с твёрдой уверенностью, что именно его голос перевернёт российскую прозу. В итоге в разделе «Россия. Современная проза» дебютантов гораздо больше, чем читателей, и кажется, что скоро они начнут читать друг друга по очереди, чтобы не терять статистику просмотров.
Дебютанты «второго сорта»
Самая яркая шутка спецпроекта в том, что «новые голоса» там новые ровно настолько же, насколько новые носки, которые ты просто переставил из одной полки в другую. Стоит открыть список участников, и выясняется: половина «дебютантов» дебютирует так часто, что у них уже суставы хрустят от постоянного выхода на сцену, которой в проекте вообще нет. Такое впечатление, что где-то внутри ЛитРес существует секретная кнопка «Сбросить биографию», и эти люди нажимают её каждую весну, как обновление прошивки.
Один «новый голос» уже выигрывал премию, второй — две, третий — вообще победил в конкурсе, который он сам же и не дочитал. Но теперь все они снова стоят в очереди за ярлыком «новичок», как взрослые мужики, которые в тридцать пять внезапно начали говорить, что «первый раз пробуют кофе». Есть авторы, которые настолько часто обновляют свой дебют, что пора выдавать им пластиковую карту постоянного клиента: «Каждый пятый первый роман — бесплатно».
В результате спецпроект выглядит не как витрина свежих талантов, а как собрание людей, которые уже пять раз входили в ту же реку, и каждый раз уверяют, что вода новая. Читатель открывает страницу, смотрит на этого «дебютанта», видит под текстом километровую полосу наград и думает: «Ну да, конечно, ты снова впервые. Давай. Я посмотрю, как ты в шестой раз рвёшь линию старта».
Устами младенца
И вот среди этой парадной колонны «новых голосов», сияющих так, будто их выбирали не за талант, а за умение смотреть в камеру глазами утомлённой аквариумной форели, внезапно появляется герой Ханипаева — ребёнок, который по какой-то комической ошибке занёс в этот ярмарочный балаган реальность. Остальные участники, эти цирковые клоуны литературного трепета, так усердно изображают «глубокие переживания» и «острый взгляд на жизнь», что их проза звучит как глухое бормотание людей, давно забывших, что мир существует и без спецэффектов словесного фейерверка. А пацан врывается — и вдруг оказывается единственным, кто вообще не врёт, не подсыпа́ет в текст дрожжей пафоса и не натирает метафоры до глянцевого блеска.
Взрослые дебютанты строчат так, будто соревнуются за премию «Самый надутый внутренний мир», словно это конкурс воздушных шаров в позолоченной прачечной. Каждая третья строка у них — «открытие века», четвёртая — «крик души», пятая — жалкая попытка объяснить миру, почему же публика должна жевать именно их текст, а не соседний, пахнущий теми же приправами. Лица у всех такие серьёзные, будто держат российскую литературу на вытянутых руках, боясь уронить её на холодный пол редакторского коридора, где и так сквозняк гоняет несобранные сюжеты.
И тут выходит герой Ханипаева — да с таким спокойным взглядом, что половине присутствующих впору бежать в гримёрку за валидолом. Он напоминает: можно вообще-то просто жить. Просто говорить честно. Просто видеть, что вокруг происходит, а не вытаскивать из себя очередной философский паралич под соусом «я чувствую, но не понимаю, а потому буду страдать так громко, чтоб редактор проснулся». Он даже не пытается блеснуть — но блестит ярче всех, как лампочка над столом дежурного редактора, который опять забыл выключить свет и теперь смущённо щурится, будто пойманный на горячем режиссёр кабаре.
И самое восхитительное — как эти взрослые авторы пытаются изображать искренность так, будто это тяжёлая атлетика, а их собственные чувства — штанга в сто двадцать килограммов. Они тянут, пыхтят, хрустят, вот-вот надорвут творческую грыжу и рухнут обратно в свой литературный протеин. А герой Ханипаева просто живёт — и оказывается убедительнее всей этой суеты, которая свято уверена, что чем громче страдаешь, тем выше рейтинг и тем щедрее бурные, продолжительные аплодисменты.
В результате весь спецпроект выглядит так, будто взрослые вышли вещать мудрость с видом пророков в кабаре, а ребёнок случайно показал: король не просто голый, он ещё и штаны забыл где-то у вешалки; глубина — это дымовая завеса, чтобы никто не заметил, что сказать по делу уже нечего.
Заколка из Саратова
Ах, вот оно — на авансцену вываливается не просто «новый голос», а целая академия спецзованной мимикрии, такой гастрономически хрустящей, что впору подавать с уксусом и фанфарами. Герой Левантовского из «Невидимого Саратова» исполняет номер, о котором половина писательского сообщества мечтает между двумя заурядными премиями: превращается в предмет. Не в метафору, не в символ, а в настоящую заколку-невидимку — такую себе цирковую булавку, которой закалывают прическу провинциальной собкорши перед прямым эфиром. Мужчина становится канцелярским аксессуаром, чтобы наконец подслушать, что же о нём думают дома, когда он не мешает своей собственной, слишком громоздкой персоной. Это даже не магический реализм — это бытовуха в лосинах, которой натянули шапку-невидимку и ласково рявкнули: «Молчи и впитывай, артист». Тут уже не сюжет вызывает аплодисменты, а доблесть героя, который решается на то, что большинство авторов делает всю свою жизнь: бесследно испаряется, лишь бы не слышать критику из соседней редакции.
Идеальный персонаж для ЛитРеса — тихий, приглаженный, исчезнувший под собственной робостью. Не спорит с рецензиями, не устраивает шоу «обиженная муза в слезах», не пишет гневных постов о том, как читатель «ничего не понял в великом замысле». Он сидит, как булавка в прачечной под позолоченной рамой, и молча наблюдает. Молча терпит. Молча слушает монологи своей семьи — такие кухонные арии, что хоть оперу ставь. Видимо, именно они и подтолкнули бедолагу превратиться в канцелярскую мелочь: уж лучше быть невидимкой, чем кухонной мишенью. Такой герой выдержит любой рейтинг, любую кислотную рецензию и даже самое священное «не зашло», потому что он сам себя не видит — мелочь, а облегчает существование в современной прозе сильнее, чем вся редактура мира.
И вот тут начинается главный трюк, тот самый, который надо показывать под куполом цирка с оркестром и попкорном: роман, выстроенный вокруг желания героя спрятаться от мира, внезапно становится бестселлером. Таким бестселлером, что бедному, бывшему человеку хочется исчезнуть уже не в своей квартире, а где-нибудь в подвале серверной, между роутером и паутиной — лишь бы подальше от восторженных читателей, которые норовят погладить его по отсутствующей голове. И это — точнейшая метафора положения магического реализма сегодня: чем громче персонаж пытается притвориться мебелью, тем звонче публика хлопает, требуя бис. Тут жанр измеряется не глубиной метафор, а количеством неуклюжих попыток героя захлопнуть реальность дверью, спрятаться за кастрюлями и прикинуться скалкой.
«Невидимый Саратов» — роман, где герой исчезает, чтобы наконец разглядеть собственную семью, а читатель исчезает из своей жизни, чтобы понять, что в российской прозе вообще происходит. Один прячется в быту, другой — в сюжете, а Левантовский сидит довольный, как директор провинциального кабаре: наконец-то герой молчит, а книга говорит за него. В мире, где каждый второй автор мечтает, чтобы «его услышали», Левантовский делает то, что всем им давно следовало попробовать: замолкает так основательно, что гремит громче всех.
Мадам, а вы дебютантка?
И вот после всех этих пронзительных дебютантских писков, где каждый второй автор всхлипывает о своём детстве так жалобно, будто его не то что на подоконнике забыли — а ещё сверху накрыли газетой «Правда» для полной драматургии, на арену выкатывается «Улан Далай». Не книга — а небоскрёбище, вымахавшее среди дачных сарайчиков, которые сколочены из картона, мечты и дешёвого канцелярского степлера. Роман Илишкиной возвышается в этом спецпроекте так нелепо-величественно, что кажется, будто кто-то в редакции перепутал папки и швырнул в «Новые голоса» черновики национального эпоса, который обычно печатают в трёх томах, хранят в святилище и переносят вдвоём, сгибаясь как служители храма.
Пока остальные участники проекта копошатся в своих уютненьких микро-драмках, которые по громкости едва тянут на тоненький звон разбитой рюмки из икеевского стекла, Илишкина выкатывает историю таких масштабов, что хочется, вскинув бровь, спросить: «Мадам, а вы точно дебютантка, или это такой мастерский розыгрыш, чтобы остальные выглядели кружком любителей дневниковых жалоб?» Те пережёвывают свои душевные рагу с видом людей, которые варят бульон на медленном огне и ждут, когда в нём всплывёт вдохновение, а Илишкина тем временем вываливает на стол степи, эпохи, изгнания, многопоколенческие извивы судьбы, целый народный фолиант — и делает это так, будто ей одной Вселенной мало, подайте срочно вторую, на вынос.
На фоне этих камерных хлюпов, где зрелые люди стонут, что «их никто не понимает», «жизнь не задалась» и «мама в детстве криво посмотрела», «Улан Далай» входит, как гостья, случайно притащившая в двухкомнатную квартирку горный хребет. Просто вносит его под мышкой, разворачивает парадным жестом в прихожей — и всё, весь коридор до лифта занят эпосом. Остальные авторы сидят на краешке коврика, боясь шелохнуться, чтобы не сползти в собственный творческий микробульон.
И главное — никакого всхлипывающего детсадовского нытья, никаких травм как способа заработать мелочь на жалости, никаких попыток сделать вид, что она тоньше, чем есть. Илишкина не меняет обиды на фестивальные жетоны. Она пишет историю народа так уверенно, будто держит в руках сам хребет земли, вращает им, как цирковой силач, и даже не запыхивается. И рядом с этим остальные дебютантские тексты можно складывать стопочкой, как влажные платочки после гастрольного слезовыжимательного номера — пусть хотя бы создадут иллюзию тепла возле этого гигантского эпического камина.
И прямо видится табличка у входа: «Участники проекта, складывайте свои тексты рядом. Может, полежат рядом с масштабом — и хоть что-нибудь в них под жаром поднимется».
Забег по лужам
ЛитРес, бедняга, распахнул свои многострадальные «голоса» так широко, будто устроил ярмарку тщеславия на сквозняке, — и теперь обратно эту форточку захлопнуть уже не выйдет, даже если позвать трёх админов и одного шамана. Спецпроект, если так можно назвать этот скоростной забег по лужам самовыражения, пролетел мимо публики с такой скоростью, что зрители не успели даже надуть хлопушки: хлоп — и уже титры. Победителей, разумеется, не выбирали — слишком громкое слово для процесса, который напоминал не судейство, а ленивую сортировку белья в прачечной после дождя. Зато «новые голоса» всё равно объявились, как грибы после атомного ливня: растут, светятся и пугают куда сильнее, чем радуют, — особенно если подходить к ним без защитного костюма.
И самое смешное — дальше будет только веселее: в следующем году этот «спецпроект» можно проводить вообще молча, без ведущих, фанфар и попыток притвориться культурным событием. Алгоритм сам всё рассадит, разложит, пересчитает и, при желании, даже оформит победителям виртуальные короны. Публика в этой кибер-опере может расслабиться: спектакль уже идёт без актёров, без режиссёра и без совести.
Пожужжало и ушло
ЛитРес раскрыл эти свои многообещающие «голоса» так широко, что теперь уже не захлопнет — хоть монтировкой поддевай. Спецпроект промчался мимо, как маршрутка, которую никто не успел догнать: миг, вспышка, пыль из-под колёс — и всё, проехали. Победителей, конечно, не выбирали: зачем утруждаться жюри, если можно просто открыть двери сарая и посмотреть, кто первый выбежит. Зато новые голоса появились — такие бодрые, звонкие, непрошеные, что читатель рефлекторно прижимает уши, как кот при ремонте у соседей. Радоваться тут нечему: когда контент прёт сам по себе, как тесто без крышки, страх куда честнее восторга.
И ведь дальше только веселей. Следующий спецпроект можно будет проводить молча — буквально молча. Без ведущих, без попыток изобразить культурное событие, без эмоций, без неловких пауз. Алгоритм сам всё расставит, разложит, отсортирует, подаст в обёртке и даже подмигнёт, если кто-то застрянет на входе. Он уже потрескивает в углу, прогревает свои цифровые ладони, готовится к автономному шоу, в котором людям останется лишь выключить звук и надеяться, что обновление выйдет не слишком шумным.
Но читатель, как ни крути, всё равно остаётся победителем — просто потому что выжил в этом карнавале любительских воплей. Он прошёл через поток «новых голосов», похожий на парад чайников, которые дружно свистят на разных частотах, и всё же остался стоять на ногах. Он получил на голову спецпроект, который закончился раньше, чем начался, пережил отсутствие победителей и присутствие громких дебютантов, от которых звенит посуда в кухонных шкафах.
Если это – новые голоса, то старым пора брать отпуск. Читатель, держись. ЛитРес уже греет новые связки.
